А что, если убежать из Шонтса и никогда больше не возвращаться?
И вскоре он решился. Следом за головой показались руки и плечи, и вот Билби весь в пыли, но невредимый кинулся в угол сада — в кусты. Он пригибался к земле, боясь, что сейчас стая гнавшихся за ним дворецких заметит его и подаст голос. Через минуту он уже пробирался сквозь чащу расцветающих рододендронов, а потом вдруг исчез из глаз. После странствий по грязным переходам он упивался свежестью утра, но был голоден.
Олени, что паслись в парке, поглядели на бегущего мимо Билби большими, добрыми и глупыми глазами и снова принялись щипать траву.
Они видели, как он на бегу рвал грибы, проглатывал их и летел дальше.
На опушке буковой рощи он замедлил шаг и оглянулся на Шонтс.
Потом глаза его задержались на группе деревьев, за которыми чуть виднелась крыша садовничьего домика и краешек ограды…
Какой-нибудь физиономист прочел бы в глазах Билби заметную неуверенность.
Но он был крепок духом. Медленно, быть может, не без грусти, но с мрачной решимостью приставил он руку к носу — этим доисторическим жестом юность испокон веку отстаивает свою духовную независимость от гнетущих житейских условностей.
— Ищи ветра в поле! — сказал Билби.
Мальчик ушел из Шонтса около половины пятого утра. Он двинулся на восток, привлеченный обществом своей тени — она поначалу очень забавляла его своей длиной. К половине девятого он отмахал десять миль, и собственная тень порядком ему наскучила. Он съел девять сырых грибов, два зеленых яблока и много незрелой черники. Все это не очень ужилось в его желудке. Вдобавок оказалось, что он в комнатных туфлях. Это были шлепанцы, хотя и сшитые из прочной ковровой ткани, — в таких далеко не уйдешь. На девятой миле левая разошлась снаружи по шву. Билби перебрался через изгородь и очутился на дороге, срезавшей край леса, и тут ему в ноздри ударил запах жареного сала — душа его наполнилась желудочным соком.
Он остановился и принюхался — казалось, шипел весь воздух.
— Ух ты!.. — сказал Билби, обращаясь, очевидно, к Мировому духу. — Это уж слишком. Как же я раньше не подумал!..
Тут он увидел за живой изгородью что-то большое, ярко-желтое.
Оттуда и доносилось шипение.
Ничуть не таясь, он направился к изгороди. Возле громадного желтого фургона с аккуратными окошечками стояла крупная темноволосая женщина в войлочной шляпе, короткой коричневой юбке, большом белом фартуке и (не считая прочего) в гетрах и жарила на сковородке сало с картофелем. Щеки ее раскраснелись, а сковородка плевала на нее жиром, как это всегда бывает у неумелых поварих…
Билби, сам того не замечая, пролез сквозь изгородь и придвинулся поближе к божественному аромату. Женщина с минуту внимательно его разглядывала, а потом прищурилась, отвернулась и опять занялась стряпней. Билби подошел к ней вплотную и, как завороженный, уставился на сковородку, где весело плевался и лопался пузырями кипящий жир, а в нем плавали кусочки картофеля и лихо крутились ломтики ветчины…
(Если мне судьба быть изжаренным, то пусть меня жарят с маслом и картошкой. Пусть жарят с картофелем в лучшем сливочном масле. Не дай бог, чтоб меня варили, заточив в котелок с дребезжащей крышкой, где темным-темно и бурлит жирная вода…)
— По-моему, — произнесла леди, тыча вилкой в кусок сала, — по-моему, ты называешься мальчиком.
— Да, мисс, — отвечал Билби.
— Тебе приходилось когда-нибудь жарить?
— Приходилось, мисс.
— Вот этак же?
— Получше.
— Тогда берись за ручку — мне все лицо опалило. — С минуту она, как видно, размышляла и прибавила: — Вконец.
Билби молча схватил за ручку этот усладительный запах, взял из рук поварихи вилку и почти уткнулся жадным и голодным носом в кипевшее лакомство. Тут было не только сало, тут был еще и лук — это он дразнил аппетит. Прямо слюнки текли. Билби готов был расплакаться, так ему хотелось есть.
Из окошка фургона позади Билби раздался голос почти столь же пленительный, как этот запах.
— Джу-ди!.. — звал голос.
— Ну что?.. Я здесь, — отвечала леди в войлочной шляпе.
— Джу-ди, ты случайно не надела мои чулки?
Леди в войлочной шляпе весело ужаснулась.
— Тсс-с, негодница! — вскричала эта особа (она принадлежала к тому распространенному типу симпатичных женщин, в которых сильнее, чем надобно, чувствуется их ирландская горячность). — Тут какой-то мальчик.
И в самом деле, здесь был почти до раболепия усердный и услужливый мальчик. Спустя час он уже превратился из «какого-то мальчика» просто в Мальчика, и три благосклонные дамы глядели на него с заслуженным одобрением.
Поджарив картошку, Билби с удивительной ловкостью и проворством раздул затухавший огонь, быстрехонько вскипятил их давно не чищенный чайник, почти без всякой подсказки приготовил все нужное для их несложной трапезы, правильно расставил складные стулья и восхитительно вычистил сковородку. Не успели они разложить по тарелкам это соблазнительное кушанье, как он помчался со сковородкой за фургон; когда же он, повозившись там, вернулся, сковорода сияла ослепительным блеском. Сам он, если это возможно, сиял еще ослепительней. Во всяком случае, одна его щека пылала ярким румянцем.
— Ведь там, кажется, оставалось немного сала с картошкой, — заметила леди в войлочной шляпе.
— Я думал, оно не нужно, мисс, — ответил Билби. — Вот и вычистил сковороду.
Она взглянула на него понимающе. Что она хотела сказать этим взглядом?
— Давайте, я помою посуду, мисс, — предложил он, чтобы как-то преодолеть неловкость положения.
И вымыл — чисто и быстро. Точь-в-точь, как требовал мистер Мергелсон, а ведь раньше он никак не мог ему угодить. Потом спросил, куда прибрать посуду, — и прибрал. Потом вежливо осведомился, что еще надо сделать. А когда они удивились, добавил, что любит работать.
— А любишь ты чистить обувь? — спросила леди в войлочной шляпе.
Билби объявил, что любит.
— Да это какой-то добрый ангел, — произнес пленивший Билби голос.
Значит, он любит чистить обувь? Кто б мог поверить, что это сказал Билби! Впрочем, за последние полчаса с ним произошла разительная перемена. Он сгорал желанием трудиться, выполнять любую работу, самую грязную, и все ради одной особы. Он влюбился.
Обладательница чарующего голоса вышла из фургона, минуту задержалась на пороге и стала спускаться по ступенькам, и душа Билби мгновенно склонилась перед ней в рабской покорности. Никогда еще не видел он ничего прелестнее. Тоненькая и стройная, она была вся в голубом; белокурые, чуть золотящиеся волосы были откинуты с ясного лба и падали назад густыми локонами, а лучезарнее этих глаз не было в целом свете. Тонкая ручка придерживала юбку, другая ухватилась за притолоку. Красавица глядела на Билби и улыбалась.
Вот уже два года, как она посылала свою улыбку со сцены всем Билби на свете. Вот и сейчас она по привычке вышла с улыбкой. Восхищение Билби было для нее чем-то само собою разумеющимся.
Затем она огляделась, желая узнать, все ли готово и можно ли спускаться вниз.
— Как вкусно пахнет, Джуди! — сказала она.
— А у меня был помощник, — заметила женщина в гетрах.
На сей раз голубоглазая леди улыбнулась именно Билби…
Тем временем незаметно появилась и третья обитательница фургона; ее совсем затмило очарование ее подруги. Билби даже не сразу ее увидел. Она была без шляпы, в простом сером платье и спортивной жакетке; из-под черных локонов глядело миловидное белое личико с правильными чертами. Она отзывалась на имя Уинни.
Красавица звалась Мадлен. Они обменялись какими-то шуточками и принялись восхищаться утром.
— Это самое красивое место, — объявила Мадлен.