О чем грустит Киссинджер
Эдвард Люс из Financial Times, взявший интервью у Генри Киссинджера, рассчитывал вытянуть из него подробности о состоявшемся Хельсинкском саммите Трамп-Путин. Киссинджер упорно уходил от вопросов на эту тему: к этом у времени на организаторов уже обрушился шквал критики, и от заявлений Трампа после саммита отмежевались в том числе и некоторые организаторы (в частности, Томас Грэм), а Гарри Казианис посетовал, что «Трамп делает все правильно, только слишком много говорит». Как писали в своем открытом письме Саймс и Бойд, Центр национальных интересов стал объектом шельмования также из-за того, что Киссинджер является его почетным председателем.
В итоге расспросов Киссинджер сказал только, что попытки завязать ценностный диалог с Россией его разочаровывают, а Путина назвал последователем Достоевского. О Трампе было сказано хуже: «Трамп – один из тех людей, которые время от времени появляются в истории, чтобы выразить собой конец эпохи и заставить нас отказаться от ее устаревших представлений. Это не значит, что он сам сознаёт свою роль и представляет собой какую-то рациональную альтернативу. Просто так сложились обстоятельства» – то есть Киссинджер свел роль Трампа к роли всего лишь «агента перемен», но не архитектора нового миропорядка, который «уляжется много позже».
Люс озаглавил интервью «Мы живем в очень мрачные времена», на что его навеял глубоко минорный тон Киссинджера. Патриарх дипломатии признал, что считает самым перспективным лидером в Европе Эмманюэля Макрона, специально подчеркнув, что оценивает Меркель равнодушно. При этом он счел нужным сказать, что только что написал главу книги о Ричарде Никсоне – очевидно, напоминая Трампу, что президент, на пример которого Трамп ориентировался, имея с ним общего наставника, рассматривал мироустройство как баланс пяти полюсов, где континентальную Европу представляла Франция, а не Германия. Сказав, что следующая глава его книги будет посвящена Маргарет Тэтчер, Киссинджер скептически отозвался о Борисе Джонсоне – отставка которого предоставила Германии свободу рук в Афганистане.
Интервьюера особенно поразил ответ на вопрос о том, какой исторический период он сравнил бы с нынешним. «Киссинджер рассказал, как в качестве новоиспеченного американского гражданина в форме служил в армии во время Второй мировой войны. Он также вспомнил, что привело юного немца-беженца на наши берега. После того, как в 1938 году Германия вошла в Австрию, евреям в родном городке Киссинджера велели не выходить из своих домов. Его родители уехали в Америку, как только представилась возможность. Был комендантский час, повсюду были немецкие солдаты. «Это был болезненный опыт, который никогда не выветривался из моей памяти». Люс отметил, что это не была ассоциация «на лету»: «Киссинджер тщательно продумал, о чем вспомнить».
Очевидно, скорбь «патриарха» была адресована не столько Макрону, сколько его советнику, с которым Киссинджер был знаком много дольше – Жаку Аттали. Расчеты Аттали на реформу еврозоны, план которой он предлагал трем предыдущим президентам, прежде чем Макрон нашел смелость его озвучить, был похоронен германской бюрократией, прежде всего Вольфгангом Шойбле и главой Бундесбанка Йенсом Вайдманом. На момент их беседы Франция была охвачена «скандалом Беналлы», и Киссинджер, очевидно, считал, что он навеян из Берлина; Вайдман, продолжавший линию «жесткой экономии» и категорически отвергавшим идею Аттали о заимствовании под совокупный долг Европы, считался гарантированным кандидатом на пост главы ЕЦБ; Киссинджер полагал, что переговоры Юнкера с Трампом способствуют его продвижению.