При таком повороте дела возможность сотворения мира исключалась не в силу каких-либо фактов, а из-за предубеждений антикреационистов. Естественными причинами пытались объяснить не только действие наблюдаемых процессов и систем, но также их сущность!
Новое определение не признавали основоположники наук, да и вообще никто до недавнего времени. Одним из ранее почитаемых определений науки было следующее: «Наука, сущ. (фр. из лат. scientia от scio, знать). 1. В общем смысле - знание или некоторые сведения; постижение или понимание истины. Наука о Боге должна быть совершенна». [10] Итак, наука, по первоначальному определению, означает «истина» или «знание». Прежний, освященный временем научный метод опирался на наблюдения, эксперимент, опровергаемость и повторяемость. Современные же эволюционисты сделали из него подстилку для «натурализма» и «материализма», а в конечном счете и для «атеизма». Новое определение было лишь удобным способом отстраниться от креационизма.
Является ли научным креационизм? Очевидно, нет. Креационизм исходит из предпосылки, лежащей за пределами науки… Может ли креационистский взгляд на жизнь на Земле быть предложен как научная теория, если он отделен от его религиозной сущности? Ответ - определенно, нет, так как теория креационизма требует веры в то, что какая-то сила или фактор послужили причиной сотворения - то есть действовали в обход естественных сил и механизмов, которыми управляется материальный мир. [11]
Такая оценка игнорирует факт (а реально существующие доказательства и свидетельства подтверждают его), что эволюция также обходит любые естественные силы и механизмы. Однако ее считают «научной» исключительно из-за ее «натурализма».
На потребу всеобщего восхищения ученым нравится надевать маску беспристрастности или устремленности к объективной истине. Но этот поиск истины немедленно прекращается, как только он начинает уводить к сверхъестественному созданию мира, а хваленая объективность исчезает, как только возникает необходимость дискутировать об эволюции в строго научном ключе. Если эволюционисты собираются и дальше утверждать, что наука - это чистый натурализм, то они должны быть достаточно честными, чтобы признать: для их научной позиции требуется столько же веры, сколько ее у принимающих Библию креационистов. Недавняя статья в журнале Общества по изучению эволюции содержит уместный здесь комментарий:
Под метафизическим конструктом я подразумеваю любое недоказанное или недоказуемое предположение, которое мы делаем и проводим как не требующее доказательств. Примером служит доктрина униформизма, в соответствии с которой законы природы (скажем, гравитации или термодинамики) всегда соблюдались в прошлом и всегда будут соблюдаться в будущем. Именно вера в эту доктрину позволяет ученым настаивать на повторяемости эксперимента. Сюда очень подходит слово «доктрина», так как оно проясняет, что вера не является уделом исключительно креационистов и что в интеллектуальной борьбе за просвещение граждан необходимо четко указать, где именно проходит фундаментальное различие между наукой и богословием. А проходит оно отнюдь не там, где исчезает потребность в метафизических подпорках, как хотелось бы верить многим ученым. [12]
Таким образом, мы заключаем, что истинная наука нисколько не противоречит христианскому богословию вообще и креационизму в частности, хотя некоторые современные ученые думают иначе. Современная наука, несомненно, уходит корнями в креационистское мировоззрение библейского христианства. Современный же научный подход, с другой стороны, исходит из своевольно включенного в конъюнктурное определение науки тезиса о присносущем натурализме. Тем не менее, как мы увидим, основные принципы науки (например, причинность) полностью совместимы с теизмом и сверхъестественным сотворением.
Закон причины и следствия
Принцип причинности - закон причины и следствия - является, наверное, самым универсальным и постоянным из всех принципов науки. О возможности теологического осмысления причинности, с учетом всех pro и contra, много дискутировали в философских трактатах, но в мире экспериментальной науки и в области личного опыта с этим принципом всегда считались.
Тонкости философских споров в отношении причинности требуют специальной подготовки, и потому неспециалисту в области философии (или философской теологии) их будет сложно воспринять и тем более оценить. Такие высокотеоретические диспуты лежат за рамками практических вопросов науки и человеческого опыта, которые мы хотим здесь исследовать.
Если Бог существует, то Он, очевидно, должен был явить нам достаточные свидетельства Своего существования, которые не потребуют от человека ни философского образования, чтобы их разглядеть, ни слепой веры, чтобы их принять. «Будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета [греч. apologia - апология, система объективных, явных свидетельств христианской веры] в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением» (1 Пет. 3:15), писал апостол Петр, водимый Духом Святым. Это не совет интеллектуалам, но указание всем верующим! Таким образом, доказательство должно быть реальным и не вызывать сомнений у всех, кто святит Господа Бога в своем сердце и принимает Его учение «с кротостью и благоговением».
Христианин не должен быть ни невежественным, ни высокомерным, хотя эмоциональная вера склоняется к первому, а интеллектуальная - ко второму. Ум и сердце должны быть вместе - не в противодействии, но в содружестве.
Эта потребность в соразмерности и отражается в принципе причинно-следственной связи. И сухая наука, и ежедневный человеческий опыт существуют именно в этих рамках. Наука обращается к уму, опыт - к сердцу, но они говорят одним языком причинности и в конечном итоге ведут к одному Богу.
Интуитивно мы понимаем, что в обыденной жизни все взаимосвязано. Каждое событие можно объяснить другим событием или событиями, которые предшествовали ему и, соответственно, были его причиной. Мы можем задавать себе вопросы о причинах событий: «как это случилось?», «чем это вызвано?», «откуда это взялось?», «когда это началось?». Или совсем прямо: «почему так произошло?».
Когда мы пытаемся возвести событие или явление к их причине или причинам, то обнаруживаем, что мы не в состоянии достичь самого начала. Причина события всегда оказывается следствием другой причины. В конечном итоге мы приходим к вопросу о возможной не являющейся следствием Первопричине.
Так получается в строгой системе формальной научной логики. Научный эксперимент также пытается прежде всего связать следствия с причинами, по возможности в форме количественных соотношений. Например: если определенное количество вещества А смешать с определенным количеством вещества В, то в результате получится определенное количество вещества С. И при повторении эксперимента с теми же условиями должен получиться тот же результат.
Итак, логика причин может возвращаться назад во времени, выстраивая цепочку из следствий и их соответствующих причин. Причем в ней обязательно возникает вопрос либо о бесконечности причин, либо об исходной самой главной причине - Первопричине.
Если давать точное определение причины, то вряд ли можно сказать лучше, чем Роу, великий апологет девятнадцатого столетия: «Причина есть нечто ранее существовавшее, которое не только было способно вызвать к существованию что-либо прежде не существовавшее, но фактически породило его». [13] Все, с чем мы знакомы в материальной и моральной сферах, может рассматриваться или как причина, или как следствие. Другими словами, каждая причина сама является следствием какой-либо предшествующей причины. «Что бы ни существовало в следствии, оно уже существовало действительно или потенциально в причине.