Шпаков Владимир
Билет без выигрыша
Владимир Шпаков
Билет без выигрыша
Рассказ
Москва провожала немецким акцентом, неразберихой в комнате и спешной редактурой прошения, адресованного в центральный архив. Москва имела короткие белые волосы, тоненькую фигуру, а еще - помогала собирать сумку, пока я исправлял (подвергал цензуре?) адресованные архивным крысам пассажи: "вы не иметь прав не пускать" и "вы идти поперек договор наш канцлер и ваш президент".
- Во-первых, не "поперек", а "против". Во-вторых, слишком нахально. Ну кто ты такая, чтобы говорить с ними в таком тоне? Предлагаю обтекаемую формулировку: "Прошу учесть последние договоренности между нашими странами". Ничего?
- Ничего, ничего! И ошибки исправь, я все время делать ошибки! Это твоя куртка? Или Джорджа? Наверное, твоя, у Джорджа куртка - модная.
- У меня тоже модная! - огрызался я. - Просто у нас разные моды!
- Разные, разные! - соглашалась Сильвия. - Ну как, все посмотрел? Извини, но здесь просто никто не может помогать!
- А Богданчик?! - вопрошал я. - Я наверняка не успею, так что придется его просить.
Сильвия вздыхала, закатывала глаза к небу и говорила, что Богданчик говорит по-русски неправильно.
- С точки зрения жителя Баварии твой гамбургский диалект - тоже неправильный. Просто Богданчик говорит на мове, то есть на украинском языке.
Странная это была поездка в Москву, как и все поездки последнего времени. Сильвия, Богданчик, а еще Патрик, Андреа, Франсуа и я, приблудный северянин, - такой коктейль могла переварить только железная утроба столицы! Далее вспоминались неудачные эпизоды моего десанта, и Москва мысленно посылалась к черту.
- А это что такое?!
- Это - образцы московской клеенки. Кстати: мой знакомый коммерсант будет продавать ее немцам! У вас что - клеенки нет?!
- У нас все есть. Просто вы делать демпинг, ну такой русский бизнес. Так, клеенка я положила. А водка положить? У нас много водка, я тебе положу, хорошо?
Потом забежал Патрик с бутылкой "Гиннеса" и, прихлебывая, возбужденно заговорил, что в Москве, дескать, назревают серьезные события: TV передало о кризисе в правительстве! Затем Андреа вернулась из театра на Малой Бронной и, дымя сигаретой, взялась развенчивать режиссерскую концепцию. В финале же завалился Богданчик с гитарой, запев приятным и сильным баритоном одну из тех песен, от которых сердце трепещет, а душа - волнуется. Мол, "козака несуть, и коня ведуть", а "дивчина", как и положено, страдает. Сильвия и Андреа моментально оцепенели, с восхищением глядя на высокого черноглазого брюнета, чертами лица похожего на актера Миколайчука из фильма "Тени забытых предков", а голосом - на Георга Отса. Бросив собирать сумку, Сильвия подсела к певцу, тот ее обнял, поэтому последний куплет пришлось исполнять а капелла.
- Очень красиво! - Сильвия вздыхала. - Но совсем-совсем непонятно!
- Що ж тут нэ розумиты?! - пожимал плечами украинский Ален Делон. Дивчина - это ты! А казак - это я!
Богданчик с легкостью переходил на русский, когда требовалось, но мова была пикантной приправой к внешности и голосу, а если приправа есть - зачем предлагать пресное блюдо? "Лишь бы национального вопроса не поднимал", думал я, застегивая молнию на сумке. К счастью, раздался телефонный звонок пришло такси.
До выхода провожала Сильвия, говоря по дороге, мол, через три дня должна приехать мама, она давно хочет посмотреть Москву, а Богданчик послезавтра вернется в Киев, и потому Сильвия немного несчастная. Летом же она была сильно несчастная, потому что очень любила Бориса, но тот оказался женатый, с ребенком, и, хотя с женой в разводе, прервал отношения. Почему прервал? Решил посвятить жизнь больному ребенку. Хотя у ребенка есть мать! А Борис просто может помогать, он же работник посольства!
- Вы странные... - вздыхала она. - Да, как твои дела? Как издательство? Ты все сделал в Москве, что хотел?
Я не стал говорить о делах, чтобы не портить минуты прощания.
- Ду ю спик инглиш? - спросил таксист. - Шпрехен зи дойч? Короче: как общаться будем?
- На великом и могучем. Мне на Ленинградский вокзал надо, причем быстрее.
- Ах, ты питерский... - разочарованно протянул водитель. - А я думал иностранец. Привык их отсюда в "Шереметьево" возить.
Я тоже привык к этому интернационалу, что расположился в тылу гуманитарного университета, руководимого ректором-демократом Афанасьевым. То ли ректор с помощниками, то ли местные власти в один прекрасный момент заметили, что гостиница Высшей партийной школы простаивает, поскольку партия больше ничему не учит. Прошлись по коридорам, увидели уютные холлы, телевизоры, ковровые дорожки и сказали: неплохо! Заглянули в просторные номера с телефонами и холодильниками, после чего воскликнули: да здесь просто замечательно! Кто же готов платить за эти фешенебельные условия и приносить в казну деньги? Проблема решилась быстро: после августа девяносто первого в страну ринулись тысячи иностранцев - кто по делу, кто из праздности, кто в стремлении разгадать тайну загадочной русской души. А поскольку селили их беспорядочно, гостиница вскоре напоминала мифический ковчег, где каждой твари - по паре и всяк смотрит на соседа с удивлением.
Моя приятельница Сильвия из Гамбурга занималась отечественной историей и либо дышала архивной пылью, либо пыталась пробиться к засекреченным анналам. Уроженка Дюссельдорфа Андреа изучала театр, бегала то во МХАТ, то в "Современник", а по вечерам, когда жители ковчега собирались на просторной кухне, вместе с Сильвией посмеивалась над молодым юристом из Марселя по имени Франсуа, приехавшим разбираться с российским законодательством. "Какие законы?! - гомерически хохотала рослая громкоголосая Андреа. - У них нет законов, у них есть только система Станиславского!" Робкий Франсуа что-то возражал, но умненькая Сильвия дожимала примерами из истории, а таковые могут насмерть придавить и десять французов. Ирландца Патрика (этот был журналистом), как ни странно, отсутствие законов только воодушевляло, и он постоянно интересовался: когда, мол, начнется очередной кризис правительства? А когда будет отделяться Татарстан, туда введут войска? Насколько я знал, он родился в Дублине, затем семья переехала в Нью-Йорк, где Патрик прошел в Бронксе положенные хулиганские университеты и вернулся на родину окончательным анархистом. В его разговорах с Джорджем - славистом из Бостона - всегда сквозила издевательская интонация: во-первых, Патрик презирал американскую мечту, во-вторых, считал литературу пустым занятием: мир надо не описывать, а переделывать! Джордж улыбался голливудской улыбкой, проявляя политкорректность, после чего, отловив в коридоре Сильвию, пытался объяснить свою нелюбовь к Патрику. На самом деле, он так признавался в любви к Сильвии, но той, увы, пришелся по душе Богданчик, который добавлял в международный коктейль пряный запах украинского борща.
Найти свободное место в ковчеге не составляло труда, поскольку гости, не удовлетворяясь парадной московской жизнью, жаждали путешествий по стране - сжавшаяся до одной седьмой (или восьмой?) части суши, она тем не менее все еще оставалась просторной. Патрик ездил в Ростов на слет байкеров, Франсуа - в Саратов, где жил его земляк, а немок, как уже говорилось, занесло в столицу незалежной Украины, откуда они и вывезли Богданчика.
- Какой номер свободен? - сдвинула брови Сильвия, когда я появился на пороге. - Двести пятый, где Джордж живет! Он сейчас у вас в Питербурхе, общается с писателями-нонконформистами. А ключ оставил Франсуа.
Так что главной проблемой было попасть на территорию: то, что я живу на халяву, вахтеры чуяли моментально.
- К иностранкам бегаешь? - качали они головами. - Русских баб тебе не хватает? Ну тогда что ж... Чего ж тогда, так сказать...