- Это жене расскажешь! - прикрикнул сержант. - Когда лет через пять вернешься в свой Устюг! Кстати: это же в Вологодской области? Как там его... Родина Деда Мороза, да? - Н-не знаю... - пожал плечами Малеев. - М-может быть...
- Точно, точно, там он живет, по телевизору показывали! Чего ж тебя, вологодского, на Ленинградский вокзал потащило? Шлялся бы по своему Ярославскому и там бы, понимаешь, сумки тырил!
- Т-там не хотелось...
- А тут захотелось? Милицию с Ярославского ты боишься, а нас, выходит, ни в грош не ставишь? Презираешь нас, так? За это ты, парень, поедешь гораздо севернее своего Устюга! Настолько севернее, что он тебе Крымом покажется!
Вряд ли этот Малеев был способен презирать какую бы то ни было милицию - было видно, что он панически боялся и тех, и других. По небритым щекам струился пот, его утирали шапкой, после чего глаза просительно обращались к одному из стражей порядка. Когда нас допросили, на авансцену опять выступил неизвестный в шляпе.
- Как вас зовут? - изготовила ручку блондинка.
- Жора. - Шляпа нахально улыбнулась. - А вас как зовут?
- Ольга. Но это к делу не относится
Придав лицу строгости, мой спаситель стройно и четко изложил версию происшествия: он-де, пил кофе, когда у ларька остановился я, поставил сумку и на минуту отошел. Неожиданно к сумке подобрался этот гражданин (тычок рукой в Малеева), схватил ее и непременно бы скрылся в толпе, если бы я (Жора ткнул в грудь себя) не побежал следом. Похититель вилял в толпе, один раз расстегнул молнию, ощупав содержимое, и опять кинулся вперед. Однако бдительный Жора не выпускал его из виду. Когда же увидел милицейский наряд, моментально указал на нарушителя закона, который был тут же схвачен. Ольга поставила точку. Процесс письма всегда меня завораживал: по мере заполнения белого поля значками я видел, как банальная, в общем-то, история фиксировалась в вечности, а значит, обретала серьезный статус. Для Малеева уж точно обретала: он обреченно кивал головой, в финале даже открыл рот, чтобы что-то сказать, но потом просто махнул зажатой в руке шапкой.
- А знаете что? - сказал я в припадке великодушия. - Я хочу забрать свое заявление! Ну отпустите его, он наверняка не будет больше красть!
Можно было бы разогнать паровоз красноречия, дескать, вглядитесь в эти испуганные глаза! Посмотрите на этот вспотевший лоб! Перед вами, товарищи судьи, дилетант, который случайно оступился и запомнит сей урок на всю жизнь! Однако предполагаемый адвокатский спич был прерван, так и не начавшись: какое заявление? Тут никто заявлений не подавал, тут - состав преступления! А преступления должны пресекаться в независимости от того, желает того потерпевший или нет!
- Это машина, понимаешь? - втолковывал сержант с чувством превосходства. - Она вертится и крутится без нас, потому что называется: Закон. Ты вот поезд можешь сразу остановить? Не можешь, даже если стоп-кран сорвешь! Так и закон - мы можем спать, терять бдительность, но закон работает и днем и ночью! Это ж, понимаешь...
Он замолк, пораженный величием ЗАКОНА, который работает без всякого горючего, будто "перпетуум мобиле", я же обратил взор к Ольге, наверное, рассчитывая на присущий женщинам гуманизм.
- Все правильно, - развела та руками. - Если этот поезд поехал, его не остановишь. А вас мы отправим завтра - после того как с вами следователь побеседует.
Когда Малеева увели, я вспомнил, что спасителя нужно как-то отблагодарить.
- А в сумку можно залезть? - спросил я. - Или она теперь - вещдок и трогать ее нельзя?
- Трогай, трогай! - сказал сержант. - Мы уже все в протокол внесли!
Водка, которую распивали в кафе, способствовала сближению: вскоре я знал, что Жора ушел из дому. Почему ушел? Да к жене любовник, понимаешь, прикатил из Питера, а я в таком случае - ложусь на крыло, то есть на вокзал убегаю. Почему рожу любовнику не набью? Бесполезно; опять же этот козел бас-гитарист в одной известной группе, можно людям гастроли сорвать, а потому лучше на вокзале перебиться пару-тройку дней. Рассказав эту абсурдную историю, Жора пристально на меня уставился.
- Чего смотришь? Что-то не в порядке?
Тот усмехнулся.
- Смотрю: чего в вас, питерских, особенного? Чем вы отличаетесь? И вижу: ничем! Такие же придурки, как и все остальные! Я тебя как в толпе увидел, сразу понял: придурок, сейчас с ним точно чего-нибудь произойдет! И ведь произошло! Может, это тебе в наказание? Ну за то, что я страдаю из-за этого козла? Должно же быть какое-то равновесие между нашими городами, ведь если где-то прибавляется, в другом месте - убавляется?
Жора замер, подняв голову. Кажется, он тоже пытался разглядеть ЗАКОН, только нравственный, спутав его со "звездным небом над головой". ЗАКОН проплыл над нами, как дирижабль, после чего я опять разлил.
- А чего не бросишь ее? Так ведь жить нельзя.
- Не знаю. Когда возвращаюсь, по морде даю. Потом вроде нормально живем, но только до следующих гастролей. А главное, изменять ей не могу! Ведь на вокзале элементарно бабу снять, если постараться! Но почему-то стараться неохота. Люблю ее, что ли? - Жора махнул рукой. - Ладно, чего тут базарить? Это жизнь, она - такая!
А я вспоминал свою жену, которой позвонил, когда взял билет. К моему приезду обещали испечь пирог, но теперь, понятно, торжественная встреча отменялась. "Позвонить? - думал я. - Но на междугородный звонок - нет денег, лучше завтра Ольгу попросить". Денег хватило только на звонок Сильвии.
- Слушаю, - отозвалась трубка баритоном Богданчика. - То есть слухаю! Сылвия? Немае Сылвия, у "Шереметьево" вона! Немае, я ж сказав! До побачення!
Что делала Сильвия ночью в "Шереметьеве"? "Лишь бы у нее сумку не свистнули..." - неожиданно подумал я.
- Что, облом? - усмехнулся Жора.
- Да, тоже один гитарист воду мутит... Правда, он из Киева.
Иногда казалось: Малеев пребывает с нами третьим, чего-то нудит робким голосом, но вокзальный гам и водка быстренько задвигали его на периферию сознания. Когда мы вернулись, Ольга дремала за пультом.
- Можно у вас до утра перекантоваться? - нахально спросил Жора. - Залы ожидания - битком, а мы вам как никак задержание обеспечили - теперь премию получите!
- Ага, - сказала она, зевая. - И путевку в Сочи! Ладно, кантуйтесь, у нас одна камера свободна.
- Нас?! В камеру?! - Жора надменно вскинул голову. - Вот как, значит, наша милиция обходится с теми, кто бескорыстно...
Прозвучал звонок, Ольга взяла трубку, после чего долго говорила о каком-то взломе вагона на резервном пути. А по окончании разговора насмешливо прищурилась:
- Можете и здесь, на диванчике. Только предупреждаю: будете слушать о взломах и мордобое всю ночь! Кстати, камера лишь пока свободна, а через пару-другую часов... Так что ловите момент!
Место оказалось тихим, скамейки - просторными, неприятно было лишь то, что в камере напротив сидел похититель Малеев. Услышав фамилию час назад, я срифмовал ее с Бармалеевым, что было вроде бы законно. Однако Малеев ни тогда, ни сейчас нисколько не походил на легендарного разбойника, скорее напоминал тех, кто ходит по вагонам с присказкой: "Сами мы нэ мэстные, поможите пожалюйста..."
- Сидишь? - усмехнулся Жора. - Теперь долго будешь сидеть! Потому что вор должен сидеть в тюрьме, понял?
Малеев не шелохнулся, только чуть слышно шмыгнул носом. Через пять минут Жора уже сопел, я же долго не мог уснуть, терзаемый... Нет, точнее, томимый - правда, непонятно чем. Я улегся за стеной, похититель меня не видел и, соответственно, не мог сверлить взглядом; да если бы и мог, вряд ли слезящиеся маленькие глаза вообще могли сверлить. Слышалось периодическое шмыганье, приглушенный голос Ольги, и только благодатный сон не прилетал, чтобы успокоить меня, ни за что пострадавшего. Должен же, думал я, кто-то ответить за мои страдания, для того и построили Бутырку, Лефортово, Матросскую Тишину... Зло ведь не только от Москвы, его и какой-нибудь задрипанный Устюг может порождать. Родина Деда Мороза, блин! Родина уголовников, отребья и человеческого мусора! Так что не смотри на меня, Устюг, своими слезящимися глазами - не разжалобишь!