На вопрос о грабеже тоже ответил Колька:
— Мы не грабили. Они сами по-братски, то есть по-сестрински, поделились пищей со страждущими. Должны же мы знать, чем их там потчевали, на чужой сторонушке. — Котя, прозванный так за свои джентльменские манеры, явно был в ударе — хотел блеснуть красноречием, а заодно и увести разговор в другое русло.
— А ничего, что эти гамбургеры ехали больше суток?
— Ирина Витальевна, ну вы же знаете: наши желудки и гвозди переварят.
— Только это и успокаивает. Девки ревут. Ворвались, как грабители, посреди ночи, разве что не связали!..
— Ну им что… Уедут и каждый день будут трескать эту гадость.
— А зачем брали, раз гадость?
— Так мы девок спасали! От возможного отравления. Девчачьи желудки послабее наших.
Утром обсуждали поездку в Америку. Не успели вернуться, а уже хотят обратно. Те, кому не светило заграничное усыновление, слушают молча, без чувства радости за ближнего. Оно и понятно: одни уезжают в семью, к лучшей жизни, а остальные по-прежнему будут пребывать в этой, с одинаковыми буднями и неясным будущим. На берегу океана, где много больших магазинов, наверное, хорошо. И нет там ничего инкубаторского, нет меню, где тушеная капуста — поварской фаворит.
Радостные голоса уезжающих звенят колокольчиками среди молчания остающихся здесь.
— Там так классно! Нас брали в магазин.
— Мы ходили на американский футбол.
— А это мои новые мама и папа. Это Джон, Сесиль, Кэт.
В потоке радостных рассказов делает паузу Ирина Витальевна:
— Так, девицы, вещи новые сюда, пока им ноги не приделали!
Воспитатели рассматривали фотографии, слушали рассказы, попутно срезая бирки с подаренных детям вещей.
— Елена Геннадьевна! У меня кофта пропала. Новая. С этикеткой.
— Не рыдай. Что за кофта?
— Сиреневая, с пайетками. Я ее ни разу не надевала. К нам ночью ребята прибегали из старшей. Все вещи перетрясли.
— Что взяли?
— Только хавчик заграничный. Вы только не говорите им, что мы жаловались, нам и не жалко этих гамбургеров. Они все равно невкусные.
— Я бы вам их есть не разрешила. Больше суток в пути — ими же отравиться можно! — Елена Геннадьевна немного возмущенно попыхтела. — Ладно, разберемся. Кофты ваши мальчишкам точно не нужны.
Пропало еще кое-что из подаренных обновок. Но у девчонок вещей не оказалось. Возмущенные старшеклассницы предложили воспитателям искать лично. Воспитатели посоветовались и решили, что девочки говорят правду: все вещи здесь знакомы, новинки наперечет. А уж настоящее импортное заметят сразу.
Кофточка всплыла случайно. Глазастые девчонки узрели свою собственность на одной из дочек нашего сторожа. Нехорошо вышло.
За углом детдома, там, где в зарослях нестриженых кустов, около городка с гаражными ракушками, собирались курильщики, плакала женщина. Большая слабая женщина с крашенными в тускло-желтый цвет волосами. Ее обнимала маленькая девочка в модном американском платье. Они были очень похожи: большая и маленькая фигурки. Словно вырезанные из хорошего дерева. Обе крепкие, светлые, приземистые. Девочка откидывала рукой волосы, такие же густые, как у мамы, только живого пшеничного цвета. Ей не хотелось уезжать и в то же время хотелось. У нее теперь было две мамы. И обе внешне похожи. Родная мама хорошая, только она не может остановиться и бросить пить. Другая мама похожа на родную, ту, из далекой трезвой жизни.
Русская мама только что вышла от директрисы.
— Если вы сейчас подпишете отказ от ребенка, ее удочерит семья американцев. Вот, выпейте воды. — Директор смотрит на плачущую женщину, выпивающую воду залпом. Про себя отмечает: «Привычка. Алкогольная зависимость. Уже не исправить ничего».
— Я против усыновления детей иностранными гражданами. Но есть распоряжение свыше. Родители вашей девочки производят хорошее впечатление. Я бы сказала — лучшее. Это простые люди, добродушные. У них двое родных детей. Решать вам. Но могут обойтись и без вашего согласия. Вы ведь в общежитии живете?
— Да. — Это единственный расслышанный ответ на все вопросы.
Оля плачет в воспитательской. Она не может сделать выбор. Ей никто ничего не советует. Через два месяца она будет смотреть на океан.