- Получается, что рассказ не рассказывается, - сказал Том.
- Именно так. Он пишется. Его нельзя пересказать, можно только прочитать. Поэтому лист бумаги и авторучка или пишущая машинка, - как тебе больше нравится, Том? - и называется синхрофазотроном: без них рассказа не будет.
- Письмом создается принципиально другая реальность, которая не может быть создана устным рассказом.
- Сколько ни думать, хоть сто лет, но нельзя придумать написанного рассказа. Хотя многие рассказы, напр., В. Войновича, написаны, точнее, имитируют устную форму рассказа, будто соответствуют этимологии слова Рассказ. Под созданием понимается в таких случаях создание из разнообразных событий рассказа, где эти бывшие разновременными события объединяются в рассказе единством места, времени, действия. Такой рассказ можно уподобить классической живописи, напр., живописи эпохи Возрождения. Что ни придумает писатель или живописец, что ни взбрело ему в голову - все равно это должно быть похоже на мир видимый: лошадь на лошадь, корова - точно такая же, как пасется на лугу, человек выписан до буквальности. Человек как живой - критерий мастерства. Дом, написанный художником, должен вызвать восклицание:
- О, как он похож на настоящий!
- Разве это плохо?
- Утверждается, что воображаемое - это игра в куклы. Миннезингера Франца засадили навеки в башню, потому что поняли, что реальность его песен выше реальности их существования, если есть Франц, то они вымысел. А этого не хотелось, так сказать. Поэтому пожалеть миннезингера рыцари не могли при всем своем желании. Поэтому и отказали даже даме. Даме отказывать нельзя, но не рухнуть же миру.
- Освободим Франца?
- Конечно, освободим.
- Позже?
- Никое не позже. Сейчас.
- Хорошо, поехали дальше.
- Они не за то его посадили, что он показался им великим поэтом?
- Да, они готовы были считать его самым великим поэтом всех времен и народов. Сколько хочешь и даже больше.
- Они были против, чтобы он был как они.
- Будь кем угодно, но только не здесь.
- Как и Сальери отравил Моцарта куда подальше не за то, что Моцарт гений, а за это самое:
- Как ты да я.
- Как Иисус Христос богохульствует, сказали они, потому что Сын Божий не может быть как все:
- Как ты да я. - Нельзя, чтобы, как все. Поэтому - распять.
- Ну здесь они нарвались.
- Здесь они нарвались.
- Допросились.
- Не соображают.
- Не понимают ничего.
- Так им и надо.
- Том, зачем в таких вещах шутить?
- Я не шучу. Впрочем...
- Впрочем, крутизны-то хватает, но для большинства людей изо всего и делается крутизна для того, чтобы нормальное было похоже, подобно узору надписи надгробной на непонятном языке.
- Определяющим словом моих рассказов я называю не созидание, а познание. В результате которого и происходит созидание. Мой рассказ - это взгляд Войновича изнутри, сечение этого рассказа.
- Проще сказать, Бен, что твой рассказ - это как картина художника на холсте, - сказал Том.
- Да. Но не только. А и утверждение, что и любой рассказ - это картина на холсте. И, следовательно, пересказ рассказа - это не что иное, как создание нового рассказа.
- Про количество рассуждений в рассказе ты забыл, Бен?
- Ничего я не забыл, я слышу, как он шуршит.
- Может быть, пойдем отсюда?
- Пойдем, может быть, он отстанет?
- Кто это, ты думаешь?
- Я сказал тебе - белый лев.
- Да ну, какой еще белый лев. Откуда ему тут взяться.
- Ты не читал мой рассказ? он убежал из зоопарка.
- Хорошо, если кто-нибудь задавил его машиной, а мы сказали, что это наш был лев.
- Тогда он заплатит нам.
- Мне он подарит дубину, на которой написано С УВАЖЕНИЕМ.