Что удержало меня от звонка в «Службу 911» — так это то, что все телефонные звонки к ним регистрировались на пленку, и впоследствии экспертиза могла бы установить, что звонил именно я; вероятность этого была крайне мала, но рисковать не хотелось. Сначала я думал, что тело обнаружит мисс Лепкурт, вернувшись домой, но когда этого не случилось даже после выходных, я начал было думать, что она уже никогда не вернется.
Оставалось ждать еще пару дней, не больше. Наконец во вторник одна из соседок догадалась, что тошнотворный запах исходит не от дохлой крысы, и вызвала полицию.
...В четверг, почти через неделю после того, как Мотли оставил истекающую кровью Элейн на ее когда-то белоснежном коврике в гостиной, мне сообщили, что самый опасный период у Элейн уже миновал.
— Я даже не надеялся на это, — сказал мне врач. — Она была так слаба, опасность подстерегала ее буквально повсюду. Она испытала чудовищный стресс. Я очень боялся, что ее сердце просто не выдержит, но, как выяснилось, сердце у нее просто отличное.
Об этом мог бы рассказать ему и я.
Немного позднее, когда Элейн уже вернулась или вот-вот должна была вернуться домой из госпиталя, я вместе с Джо Деркином обедал в ресторане. Он сказал, что за все платит сам, а я не стал спорить. Справившись для начала с двойным мартини, он поведал мне, сколько дел удалось наконец завершить благодаря самоубийству Мотли. На его совести были Эндрю Эчвэрри и Элизабет Скаддер, а также косвенно подтверждалось то, что смерть Антуаннет Клири и Майкла Фицроя — также дело его рук. По всей видимости, он же убил и Сьюзен Лепкурт, чье тело в начале недели выловили из Ист-Ривер. Трудно определить, что послужило причиной ее смерти — идентифицировать труп удалось лишь с помощью стоматолога, — не говоря о том, чтобы обнаружить доказательства причастности к ее убийству Мотли, но сомнений на этот счет ни у кого не оставалось.
— Это было очень мило с его стороны — самому покончить с собой, — сказал Джо. — Раз уж никто другой не позаботился об этом. Мотли разрешил многие наши проблемы.
— У тебя были против него неоспоримые улики, — возразил я.
— Да, конечно, мы могли вполне законно отправить его на тот свет, — согласился Джо, — у меня на этот счет никаких сомнений нет. Но теперь наша задача значительно упростилась. Кстати, я говорил тебе, что он оставил записку?
— Ты сказал, на стене. Губной помадой.
— Верно. Странно, что он не использовал для этой цели зеркало. Вряд ли домовладельцу это понравилось — стереть надпись с зеркала намного проще, чем со стены. А ведь на соседней стене висело зеркало, ты не мог его не заметить.
— Джо, я ведь ни разу не был в его квартире.
— А, да, конечно, я просто забыл! — Он посмотрел на меня долгим, понимающим взглядом. — В любом случае он первый раз в жизни поступил по-человечески. Как, по-твоему, такой парень, как он, в принципе способен на самоубийство?
— Ну, не знаю, — неопределенно ответил я. — У каждого бывает момент, когда иллюзии рассеиваются, как дым, и человек впервые видит мир в истинном свете.
— Момент истины, что ли?
— Такое бывает.
— Ну что же, — заключил он, поднимая бокал, — не знаю, как ты, но когда я чувствую, что момент истины вот-вот наступит, я хватаю бутылку и стараюсь напустить как можно больше тумана на мозги.
— По-видимому, ты поступаешь мудро, — согласился я.
Он, конечно, надеялся, что я расскажу о том, что же произошло на Двадцать пятой улице на самом деле, — у него имелись подозрения, и он хотел, чтобы я подтвердил их. Ну что же, ему придется запастись терпением.
Рассказал я правду лишь двум людям; первой из них была Элейн. Собственно, я признался ей еще в реанимации, но если какой-то участок ее мозга и в самом деле слышал меня тогда, с другими участками он впоследствии не поделился. Я потчевал ее официальными сообщениями о самоубийстве Мотли до тех пор, пока она не вернулась из госпиталя домой, а затем в один прекрасный день, когда я принес рождественские подарки, поведал ей, как все обстояло на самом деле.
— Отлично! — сказала она. — Слава Богу! И большое спасибо тебе. И еще спасибо за то, что рассказал об этом мне.
— Не представляю себе, как бы я мог скрыть это от тебя. Хотя я и не знаю, рад ли я тому, что совершил.
— Но почему?
Тогда я рассказал ей, как подставил его двенадцать лет назад.
— И вот я вновь решил исполнить роль Господа Бога, — закончил я.
— Любимый, — ответила Элейн, — что за чепуху ты несешь? Мы бы все равно от него так просто не отделались, просто ему пришлось отсидеть вместо нескольких месяцев — двенадцать лет. Убить такого сукиного сына — единственный способ оградить себя от всевозможных проблем в дальнейшем. Я имею в виду, на этом свете. Пока что меня волнует только он.
...Где-то в середине января мы с Микки вновь провели целую ночь вместе, но теперь уже после закрытия бара не пошли на «мессу мясников». В тот день шел снег, и Микки решил показать мне, как хороши любимые им места, когда холмы покрыты снегом. Мы поехали туда на машине и любовались этим величественным и исполненным покоя зрелищем, пока не наступил полдень. Он не соврал , — это было в самом деле незабываемо.
На обратном пути я рассказал ему, как окончилась земная жизнь Мотли; он воспринял мой рассказ без всякого удивления. Конечно, он знал, что я хотел сам поставить точку в этой истории.
После того как тело Мотли было обнаружено, я позвонил Тому Гавличеку, но рассказал ему лишь официальную версию. Конечно, после этого они заново открыли дело об убийстве семьи Стэдвантов в Массилоне, хотя теперь это уже мало что значило. Правда, нам удалось смыть позор с главы семейства, что, на мой взгляд, имело определенное значение для его родных и близких. К сожалению, это несколько испортило репутацию Конни — в местных газетах сообщили, что в свое время она была проституткой в Нью-Йорке.
Том сказал, что я обязательно должен приехать к нему поохотиться; я искренне поблагодарил его, но думаю, мы оба понимали, сколь это мало реально. Затем он позвонил мне в тот день, когда «Бенгалы» проиграли суперкубок, и сказал что должен вскоре побывать в Нью-Йорке. Я заверил его, что с радостью встречусь с ним, как только он позвонит, а он обещал, что обязательно это сделает. Возможно, когда-нибудь это случится.
Джимми Фаберу о происшедшем я не рассказал. Пока.
Мы обедаем с ним по крайней мере раз в неделю, и пару раз я был близок к тому, чтобы рассказать ему правду. Вероятно, рано или поздно я не удержусь. Не могу сказать точно, что меня останавливает. Возможно, я боюсь его неодобрения, возможно, он, как обычно, столкнет меня лицом к лицу с моей собственной совестью — этой спящей собакой, которую я стараюсь будить как можно реже.
Да что там говорить, рано или поздно я избавлюсь от этой тайны, как от тяжкого груза. Наверное, это будет после особенно значимого собрания «Анонимных алкоголиков», и тогда я расскажу ему все.
Ну, а пока единственными людьми, с кем я счел возможным поделиться, стали профессиональный уголовник и «девушка по вызову» — самые близкие мне люди в целом свете. Не сомневаюсь, что это многое говорит о них — как, впрочем, и обо мне.
Зима выдалась холодной. Особенно трудно пришлось бездомным — двое умерли от переохлаждения на прошлой неделе, когда столбик термометра опустился ниже нуля. Но большинство из нас благополучно переживают холода — нужно просто одеваться теплее и не обращать внимания на мороз. Вот и весь секрет.