— С Ниной только сейчас со станции пришли, по магазинам там ходили. Всю дорогу пешком тащились, ужас как проголодались.
Анна Анисимовна выслушала ее нехотя, сказала неласково, поправляя на голове застиранный зеленый платок:
— Погоди банку-то совать. Видишь сама — доить только села.
Пальцы ее проворно замелькали под тугим желтым выменем Милки, ударили по дну подойника упругие белые молнийки. Настя следила за дойкой завороженно, прижав стеклянную банку обеими руками к животу.
— Ребята учиться закончили? — справилась Анна Анисимовна, не отрывая пальцев от сосков коровы.
— Закончили. — На щеках у Насти появились ямочки. — Сегодня первый день каникул. Три месяца отдыхать.
— Поедете куда?
— Нина собирается к родителям, в Соликамск. Билет на поезд уже купила. А я еще не решила…
— Отдыхать вам можно. Хозяйства своего, хлопот по дому нет.
Анна Анисимовна замолчала, покосилась на голые Настины коленки. Она каждый раз косилась на эти коленки, когда Макарова прибегала за молоком. А Настя и учительница Нина — обе они жили в одной комнате в здании школы — покупали молоко у Герасимовой с прошлой осени. Соседские отношения дальше этого не шли. Анна Анисимовна учительниц к себе в избу не приглашала, и сама к ним в школу не заходила. Вечерами она неодобрительно наблюдала из своего окна за подругами, когда те, разнаряженные, спускались по тропинке в Марьяновку, в клуб. Короткие, выше колен, юбки и платья были в деревне не внове, носили их здесь с некоторых пор многие девчонки и даже молодые бабы. Но Анне Анисимовне казалось, что кому-кому, а учительницам не к лицу, нехорошо оголяться, бесстыдничать, ребятишек воспитывать им поручили. «Поди, ишо сигареты в сумочках таскают. Много их эдаких теперича развелось, — думала, вспоминая молоденьких курильщиц из кинофильма, который видела в Марьяновском клубе. — Дымят, поди, вовсю в своей комнатке али ночью после танцев по-за углами, когда школьники не видят».
Продолжая доить, Анна Анисимовна опять полюбопытствовала:
— Городская али из деревни?
Настя покраснела: уж очень пристально разглядывала ее хозяйка двора. Но сегодня Насте, видимо, и самой была охота поговорить.
— В райцентре жила, — сказала, держа стеклянную банку за спиной. — В Дуброво. Слышали о таком месте? Небольшой городок, населения тысяч десять. Там же я педучилище закончила. Послали работать в Марьяновку.
— А-а…
Анне Анисимовне захотелось рассказать о сыне, о том, что он закончил институт в Москве. Но промолчала, опять покосившись на Настины коленки.
Десятилитровое ведро быстро наполнялось теплым шуршащим молоком. Когда густая пена зашелестела у самой кромки, Анна Анисимовна убрала ведро из-под коровы и неторопливо поднялась со скамейки.
— За раз-то полное ведро! — воскликнула Настя, глядя с интересом на Милку. — Ой, какая она у вас славная, тетя Аня! И куда вы деваете столько молока?
Вопрос Анне Анисимовне явно не понравился. Посмотрела на Настю, сдвинув брови:
— Это уж не твоя забота, девка, куда молоко расходую. Я ить не допытываюсь, чё ты со своим жалованьем делаешь, сколь на наряды и на еду тратишь.
Вообще-то Анну Анисимовну рассердил не сам вопрос. В тоне Насти почудилось ей притворство. Давно должна бы догадаться, куда уходит Милкино молоко. Каждое утро шествует она мимо школы к станции с двумя большими бидонами, вынутыми из погреба. И учительницам отпускает молоко не за «спасибо», не за красивые глазки, а берет с них деньги за неделю вперед — по тридцать пять копеек за каждый литр. Настя снова покраснела, опустила глаза.
— Держи банку крепче, налью.
Анна Анисимовна набросила на банку марлю, наклонила с привычной осторожностью ведро, не пролив на землю ни единой капли.
— Спасибо, — торопливо поблагодарила Настя. — До свидания, тетя Аня.
— Будь здорова.
Прикрыв за учительницей ворота, Анна Анисимовна опустила ведро с молоком в погреб — в вырытую во дворе глубокую яму, обложенную плоскими кусками льда. Но и после этого еще не угомонилась, в избу не пошла. Задала корове на ночь сена, принесла на коромысле воду — на этот раз чайную, из колодца. А до колодца не близко — надо опуститься с пригорка, перейти по низкому дощатому мосту через Селиванку и дойти до первой улицы. Правда, туда она ходит не часто, только утром и вечером. На остальные надобности: для мытья пола, стирки, для коровы и овец, летом для поливки грядок в огороде — Анна Анисимовна черпает воду из Селиванки, отгоняя пустым ведром в сторону подгнившую коричневую траву и гусиный помет.