Выбрать главу

Анна Анисимовна, выпрямившись, следила из огорода за происходящим. Вот Соловаров шагнул навстречу учительнице, поздоровался с ней за руку и стал что-то говорить, приглаживая ладонью волосы. Макарова слушала его с серьезным лицом и все время посматривала на «Волгу». Председатель подошел к машине, распахнул передние дверцы и показал рукой на покрытое ковриком сиденье, глядя с улыбкой на учительницу. Макарова сначала помотала головой, чуть постояла… Потом прижала платье к коленкам и нырнула в «Волгу», зажмурив глаза. Там, внутри, она потрогала пальцами руль, застекленные круги со стрелками, покрутила блестящую ручку на дверце, поднимая и опуская боковое стекло. И все это делала, покачиваясь на сиденье.

Председатель уселся рядом с Настей, положил обе руки на баранку. Высунулся из бокового окошка, что-то сказал Федору Семеновичу. Бригадир торопливо закивал, отступил в сторону — и «Волга» скользнула по мягкой траве пригорка вниз, качнув широким гладким задом. Наверное, дух у Насти захватило от скорости, от ворвавшегося в боковое стекло ветра — так раскраснелось ее лицо и заблестели глаза.

Федор Семенович подошел к плетню.

— Председатель учительшу на машине повез катать! — крикнул Анне Анисимовне, ухмыляясь. — Сказал, будто акт надо оформить в правленьи на предмет передачи огорода школе. Но это байки… Да что им? Солнышко греет, на лугах цветочками пахнет, птички шебуршат. Хорошо на «Волге» на пару. Я бы тоже не отказался…

Анна Анисимовна, молча покосилась на бригадира и, сжав губы, снова склонилась над грядкой. Бригадир кашлянул, поскреб пятерней затылок.

— Зря ты на меня, Анна, осердилась. Сама удостоверилась, председатель дележ этот затеял. И на заседанье правленья, слышала ведь, вызвать меня грозился. Кажись, придется мне уходить с бригадирства.

Не добившись ответа, Федор Семенович вздохнул удрученно, потоптался около плетня. Потом сел на Буяна и поехал по дороге, тянущейся через мост, в Марьяновку.

Анна Анисимовна поставила между грядками лейку, В которой давно уже кончилась вода, прислонилась к плетню, сложив на груди побуревшие руки с набухшими жилками. Так она стояла долго. Очнулась, повернулась круто, когда близко знакомо зафырчало. На пригорок снова стремительно поднялась председательская «Волга», но на этот раз она подкатила к школьным воротам.

Анастасия Макарова вышла из машины неторопливо. Сама закрыла дверцу. И уже глядела не на «Волгу», а на охапку прижатых к груди белоснежных черемуховых цветов. Соловаров тоже вышел из машины и шагнул за учительницей к воротам, положил руку на металлическую щеколду. Макарова встала в проеме, выставив охапку черемухи, с улыбкой помотала головой. Соловаров постоял, покрутился у ворот, потом быстро сел в машину, и «Волга» помчалась в сторону станции.

Анастасия Макарова бросила взгляд в огород. Заметив за плетнем Анну Анисимовну, поспешно отвернулась и толкнула плечом ворота. «Не глядишь, совестно стало? — с ненавистью проводила ее взглядом Герасимова. — Это ты, чужачка, уговорила председателя отымать у меня огород, ты! До тебя я жила спокойно, никто излишками не попрекал. Из-за тебя, вертихвостки, переживаю теперича и расстраиваюсь. Но не радуйся, ты меня ишо попомнишь!..»

Анна Анисимовна с такой яростью вцепилась взглядом в школьные окна, до хруста сжав пальцами витые, ссохшиеся ивы в плетне, что, появись в это время Настя Макарова, одним ударом сшибла бы ее с ног и затаскала за волосы по пригорку на виду у всей деревни.

«Погоди-ка, Анна, — рассудила потом, поостыв. — Може, попробовать уговорить ее, чтобы сама отказалась от огорода? С председателем она шибко развеселилася, черемухи сколькуще нарвала и притащила. Не иначе, любовные дела затеваются. Уговорю! Пущай, скажу, школе вспашут землицу рядышком, с той стороны. Ей-то все одно, на каком месте будет огород, а ребятишкам и подавно».

Вечером, подоив корову, Анна Анисимовна долго не выходила из хлева. Все ждала, сидя на скамеечке рядом с наполненным парным молоком ведром, когда загремит щеколда на воротах и появится Настя. Во дворе стало сумрачно, по углам расползалась темнота, скрывая предметы и замазывая светящиеся щели, а учительница не показывалась. Только неразборчивые голоса и собачий лай смутно доносились от Марьяновки.

Потеряв терпение, Анна Анисимовна наполнила молоком белый эмалированный бидончик с цветочками и сама пошла в школу. Пройдя в ворота, с любопытством осмотрелась. На поросшем травой дворе возвышалась на длинных журавлиных ногах черная классная доска. С нее забыли стереть арифметическую задачу, и выведенные мелом крупные ровные буквы даже в сумерках издали лезли в глаза.