— Не твое бабское дело! — Тимофей резко оттолкнул жену плечом и захлопнул обе створки окна.
— Прикусил язык-то! — торжествующе пропела Анна Анисимовна. — Не на слабенького да малограмотного нарвался, на всю жись запомнит… А Полинку жалко, душевная она, зря у Зыряновых приблудилась, зачахнет тама.
— Ее мать, тетя Дарья, кажется, на ферме дояркой работала?
— Точно, точно. Через нее Тимофей и старый Зырянов Полинку-то и сосватали. Дарья, видать, на богатство ихнее позарилась. А Полинка молоденькая, глупенькая вовсе была…
Анна Анисимовна блаженно плыла под руку с сыном по освещенной июньским солнцем улице и с великой отрадой размышляла: никто не устоит перед Степаном, никто! Глядела на него — рослого, белолицего, синеглазого — начинали тускнеть и лучшие в Марьяновке пятистенки, и телевизионные антенны над ними. Сравнивала сына с председателем Соловаровым. И выходило, что тот уступает Степану всем: и лицом, и костюмом, и речью… «Погоди ишо, побает мой сын с тобой», — мысленно пригрозила председателю.
Когда ступили на дощатый мост через Селиванку, Степан обрадованно сказал:
— А ведь можно покупаться, порыбачить. Не мелеет пока наша Селиванка.
Он оперся ладонями о низкие гладкие перила, долго смотрел на речку, усыпанную плотно прижавшимися к воде лепестками лилий. В самой воде, в прозрачной глубине, лениво шевелились невесть какой длины, спутавшиеся, будто хмель, водоросли. Вокруг них роями мельтешили мальки. Временами, развеивая их, серебристыми кинжальчиками высверкивала крупная рыба с красными плавниками.
— Как, мама, удочка моя, цела? — спросил Степан, обследовав взглядом двухметровую глубину речки.
— На повети лежит, — откликнулась Анна Анисимовна, тоже с интересом глядя на воду. — Рыбачь, коли в охотку. Поймаешь ерша али окуня, в сметанке зажарю.
Степан выпрямился, отошел от перил, увидел спускающуюся с пригорка незнакомку в цветастом халатике, босоножках, с развевающимися на ходу, высвеченными солнцем каштановыми прядками. На мосту она негромко поздоровалась, опустила голову и ускорила шаги. Наверное, смутила ее неожиданная встреча: походка стала неровной, спотыкающейся.
Анна Анисимовна, заметив, как пристально смотрит Степан вслед босоножкам, метнула плечами, будто вдруг тесно стало ей в васильковом платье, проговорила с плохо скрытой неприязнью:
— Учительша Анастасия Макарова, полюбовница председательская. Видать, на свиданье к нему за околицу пошла.
— А-а. — Степан отвернулся и о Насте больше не спрашивал.
ГЛАВА 7
Вечером Анна Анисимовна и Степан вышли встречать с пастбища корову и овец. Пока хозяйка загоняла скотину во двор, пастух Никодим Ануфриев затеял разговор со столичным гостем. Особенно интересовался он космическими делами. Дымя неторопливо болгарскими сигаретами с фильтром, которыми щедро угощал его Степан, и поглядывая на пока еще бледный, чуть проступивший обломок луны над пригорком, задавал все новые и новые вопросы.
— Глядел я по телевизору, как американские космонавты по луне-матушке гуляли. Уж больно чудно у них получалось. Шаг шагнут — и подкидывает их тут же, будто ветром шалым относит. Ни лесов, ни травинок я тама-ка не приметил. Пусто кругом, голо, канавы одне да угоры. Шибко тоскливый этот самый… как его… ландшафт… Отчего бы это? Говори, Степан, просвети старика.
Выслушав ответ, долго прищелкивал языком и качал головой:
— Вот-то-то-то-то… Значится, на ей, на соседке-то нашей, воздуха вовсе нет, невмоготу ни людям жить, ни скотинку держать? Ну и ну!
Анна Анисимовна успела подоить корову, а Степан и пастух все еще стояли у ворот и калякали.
— Ты рази не видишь: человек с дороги, отдохнуть ему надобно, с матерью поговорить, лезешь с глупыми расспросами, — накинулась она на Ануфриева. — Иди, иди, иди. Потеряешь какую корову, ночью пошлют искать.
Пастух обиженно засопел, бросил на траву недокуренную сигарету и, не попрощавшись, засеменил в Марьяновку, где уже мычали за воротами коровы.
— Ну зачем ты так, мама? — сказал Степан с легким упреком. — Дед Никодим всю жизнь из деревни не выезжал. Интересно ж ему послушать, что на свете творится. А ты его погнала.
— Не жалей его, шалопутного, — заупрямилась Анна Анисимовна. — Выпить ему захотелось, вота и крутится около тебя. И так спокоя от Никодима нету, кажный вечер у двора нашего трется, бражки ему подавай. А сёдня, може, и получше чего дожидался. Нашим мужикам дай понюхать толику, опосля вовсе не отстанут.