Но, конечно, на грузной фигуре бригадира костюм успел сморщиться, стрелки на брюках переломились. И все же вид у Федора Семеновича был внушительный. На Степана, высунувшегося из окна, он только покосился.
Зато молодухи на телегах, завидев Степана, озорно загалдели:
— Чего такой заспанный, Степан Архипович?
— Глядите, вся голова в гусином пуху!
— Поехали с нами на покос!
— Куда уж ему! Поди, в столицах-то литовку держать разучился!
Последние слова кинула Михалина Воеводина, разудало тряхнув пышными, выкрашенными в станционной парикмахерской медными кудрями. Она оделась сегодня особенно нарядно. Сидела на телеге среди других молодушек в красивой, цвета морской волны, кофте и коричневой узкой юбке. На полной шее ее висели крупные алые, как спелые вишни, бусы. Встретившись глазами со Степаном, Михалина ловко поправила литовку и выставила вперед острые груди.
— Ждите на лугу! — крикнул Степан из окна.
Михалина и ее подруги проехали с хохотом, помахав ему руками.
И старушки сегодня не усидели дома. Проезжали они на телегах особняком, почти все в белых платках, держа стоймя железные и деревянные вилы. На избу на вершине пригорка взирали молча и усмешливо. Заглядывали в окна, так и сяк наклонив головы, видимо, хотели высмотреть Анну Анисимовну.
Проводив оживленным взглядом телеги, Степан, не раздумывая, открыл собранный в дальнюю дорогу чемодан, натянул на себя голубые спортивные брюки и клетчатую рубашку. Потом спешно сполоснул лицо под умывальником, прибитым в углу за печью.
— Мама! — крикнул Степан, как только Анна Анисимовна, подоив корову, вошла со двора в избу. — Найди, пожалуйста, поскорее литовку! На покос иду.
Уже собравшаяся проводить сына на станцию, она всплеснула руками, обрадованно выбежала в сени:
— Иди сюда. Литовка здеся.
Выйдя за ней в сени, Степан по шаткой лесенке поднялся наверх и снял воткнутую под самую крышу косу с серым вогнутым лезвием и отшлифованным до костяного блеска круглым деревянным черенком.
Эту косу купил в станционном магазине, отбивал и стриг ею травы в логах и на лесных опушках еще Архип Данилович Герасимов.
— Ты уж, Степа, осторожнее коси, — попросила Анна Анисимовна, передавая сыну серую, изъеденную порядком палочку оселка. — Отцовская ить память-то, берегчи надобно…
— Не бойся, не сломаю, — нетерпеливо сказал Степан.
Анна Анисимовна, съежившись, наблюдала, как Степан шоркает оселком по острию косы, воткнув деревянный черенок ее в щель пола, а пальцами другой руки взяв стальное лезвие за самый конец. Глаза ее посветлели. Нет, не забыл отцову науку, мастерски наточил косу. Лезвие так засверкало, что, казалось, опусти на него сверху волосок — распадется надвое.
Степан весело подмигнул матери, расправил плечи и выбежал с косой из ворот на пригорок, весь в нетерпеливом порыве. Вспомнилось ему, наверное, как подростком здесь же, на марьяновских лугах, возил сено на березовых волокушах, а когда повзрослел, учился на станции в средней школе, в каникулы косил и даже метал в скирды душистую луговую и клеверную траву. Не терпелось ему показать матери, что он ничего не забыл, привычен к крестьянскому труду, хотя и забросила его судьба немало лет назад в столицу, где трава растет лишь в парках и скверах.
Глядя с пригорка на Марьяновку, вобрав в легкие свежего, еще не нагретого солнцем воздуха, Степан прокричал есенинское:
Нашел место, где густо разрослась трава, поплевал на ладони и с размаху опустил косу. Ж-ж-жах! — в воздух на миг поднялся зеленый рой и тут же угас, втянувшись в рассыпчатую копейку. Степан шире расставил ноги в кожаных плетенках, крепче сжал пальцами черенок и сдвоенную, стянутую медной проволокой ручку, но начал взмахивать косой осторожно, неотрывно глядя на ворсистую щетку трав перед собой. Видимо, наказ Анны Анисимовны беречь отцовскую литовку его еще сдерживал. Постепенно приноровился, вошел в азарт, скинул с ног плетенки, остался босиком. И вот уже длинное выгнутое лезвие змеей забилось в расцвеченной солнцем зелени, руша ее и как бы намазывая к растущему сбоку валку.