— Степан Архипович, ты меня от смерти спас. Век этого не забуду. Прими что есть, не обижай старика.
— Спасать людей — мой врачебный долг, — сухо ответил Степан. — Этим я занимаюсь на службе каждый день и не люблю благодарностей в такой форме. А что касается остального, Аристарх Петрович, объясняйтесь с мамой. Она здесь хозяйка.
— А чё со мной-то? — вскинулась Анна Анисимовна, отступив от Зырянова, повернув голову к сыну. — Не надо мне его добра, пущай грузит обратно! Пущай третий дом в Марьяновке ставит!
Зырянов повернулся к ней, обеими руками рванул ворот стеганки. Казалось, посыплются пуговицы. Нет, не посыпались, были пришиты крепко.
— Да что я, ворованное привез?! И за лес, и за транспорт уплачено. Вот квитанция, Анна!
Анна Анисимовна, всколыхнувшись от всех былых обид, сорвала с головы черный платок:
— Не надо мне твоего, не позарюсь на дармовое! Забирай!
Сыновья Зырянова стояли в кузове машины мрачные, отводили глаза. Было видно, что им не нравится затея отца, но, привыкшие сызмала подчиняться его воле, Тимофей, Денис и Иннокентий молчали.
— Не заберу! — упрямо нагнул голову Аристарх Петрович. — Не ворованное привез. Прощевайте, Степан Архипович!
Зырянов резким движением поднялся в кабину, глянув напоследок на Степана; выстрелила дверца, и машина с прицепом пошла в Марьяновку.
— Ишь ты, подмазывается, как Степка мой дохтуром стал, — сказала Анна Анисимовна, сердито провожая взглядом машину. — Не заберешь, дак все бревна с горы к Селиванке спущу.
Когда поднялись на пригорок, не смогли миновать лежащих высокой плотной кучей сосновых бревен, остановились.
— Мама, может, сейчас и начнем катать их к речке? — с улыбкой спросил Степан, тронув рукой остро пахнущую тонкую кору.
Анна Анисимовна молчала, засмотревшись на бревна. Лежали они, как на подбор, — ядреные, ровные, прямые. Местами, там, где выпала коричневая кора, проступала на бревнах влажная сахарная белизна. Нисколько не уступали они соснам, которые здесь же при жизни Архипа Герасимова были уложены в сруб.
— Точно, из Абатур сосны, с того же места, откудова мы их с отцом возили, — сказала Анна Анисимовна, присев на корточки около штабеля. — Ладно уж, Степка, пущай лежат. Видать, заела совесть Аристарха, сквитаться за сруб, что он у меня силком отымал, ему вздумалось.
Перед вечером, когда от избы по пригорку начала понемногу тянуться косая тень, Анна Анисимовна пошла провожать сына. Дойдя с ним до лесного изгиба, где проселочная дорога сворачивала на станцию, остановилась, вздохнула прерывисто:
— Шагай уж отсюдова один. Не то тяжко мне будет глядеть, как тебя поезд дальний увозит…
Недалеко по рыжей насыпи пронесся товарняк, прошивая тишину перестуком колес. И после того, как умчался состав, груженный каменным углем, цементом, оранжевыми тракторами и вишневыми легковушками, еще какие-то секунды подрагивали рельсы и шпалы.
— До свидания, мама. Спасибо тебе за все, — Степан поднял с придорожной травы туго набитый кожаный чемодан. — Не беспокойся, завтра вечером буду на месте. Прямо с вокзала дам тебе телеграмму.
Анна Анисимовна оглядела сына, украдкой перекрестила его и улыбнулась через силу:
— Иди. Чай, не последний раз видимся…
Повернулась в сторону Марьяновки, и тут брови ее дрогнули. Анна Анисимовна подалась к Степану:
— Гляди-ка, кто сюда идет!
Степан остановился, удивленный, опустил чемодан на траву. По краю дороги, почти касаясь плечом иголок тесно выстроившихся сосен, шла Настя. Степан смотрел на нее с недоумением. Он уже простился с Настей, перед отъездом больше часа в ее комнате пробыл. Почему же она идет за ним?
— Видать, провожать тебя захотела, — сказала Анна Анисимовна скороговоркой, горя любопытством. — Ты уж не кори ее, Степка. Пущай идет: дорога просторная.
Настя остановилась в нескольких шагах от Анны Анисимовны и Степана, негромко поздоровалась.
— Тебе, поди, тоже на станцию? — спросила Анна Анисимовна, разглядывая ее пристально.
— На станцию. Расписание нужно посмотреть.
Настя стояла, освещенная предвечерним солнцем, в белой, гладко выглаженной кофточке, в темной юбке, перехваченной по талии широким блестящим ремнем, с рябиновой веточкой в руке.
— Куда едешь-то, не в Москву? — Анну Анисимовну все больше и больше брал интерес.
— Нет, мне недалеко…
Настя опустила глаза, начала чертить туфелькой по траве. Но быстро заметила Анна Анисимовна, как она украдкой бросает на Степана взгляды, как занимаются жаром Настины щеки.
Неудобно, видимо, стало Насте стоять вот так, нежданной-незваной, она покраснела еще больше, сказала тихо: «До свидания», и все по тому же краю дороги медленно пошла вперед.