…трансвестита, скажи уж прямо, девочка моя.
Несколько лет назад она видела по телевизору интервью с Коко Шанель — точнее, жалкой тенью той, которая некогда очаровывала весь Париж своим волнующим шармом. Старая кляча, ничего другого не скажешь… Нелепая, одутловатая, густо наштукатуренная, цепляющаяся за остатки былой славы, как Гарпагон за свои сундуки с золотом… Кошмарное зрелище! Такой развалине уже не страшен никакой рак: она будет все равно что мертва, пока он до нее доползет. И будет только рада умереть по-настоящему.
Впрочем, это все неважно. Даже если курение ее уродует, оно ей необходимо. Потому что в такие моменты Вдова забывала все свои заботы, все морщины, все оскорбления и несправедливости, которых ей так много досталось от природы и от жизни, и могла в полной мере насладиться своей властью, почувствовать себя одновременно сценаристом, режиссером и, разумеется, суперзвездой, исполнительницей главной роли в захватывающем фильме в жанре черного, даже инфернального кино…
Пару минут назад Жамель вошел в дом Тевеннена, чтобы подготовить почву для ее визита. Подождав еще с минуту, она откроет дверцу машины, неторопливо переместит свои длинные ноги наружу, выйдет и все так же не спеша направится к дому. Приблизившись, она бросит сигарету на землю и придавит ее мыском туфли — медленным, почти сладострастным, по-настоящему женским движением, как будто специально предназначенным для того, чтобы его могли зафиксировать многочисленные кинокамеры, прежде чем она войдет в эту сраную берлогу и покажет этому el cabron,[6] где его настоящее место… покажет в присутствии его жены и сына…
Да, в следующую минуту она снова станет героиней «фильма своей жизни», который она продолжала создавать день за днем, с истинным драматизмом великих творцов…
Негромкий стук по стеклу оторвал ее от мечтаний. Она взяла пульт управления и немного опустила стекло.
— У нас проблема, — сообщил Жамель.
Вдова вошла в гостиную. Представшее ей зрелище окончательно ее разъярило. Гнев, тлеющий у нее внутри с того момента, как Жамель сообщил ей о смерти Тевеннена, означающей окончательную и бесповоротную потерю нескольких десятков миллионов евро, вспыхнул, как лесной пожар.
«Вот, значит, как! — мысленно воскликнула она. — Вот на что уходили мои деньги!..» Снаружи дом Тевеннена ничем не отличался от остальных типовых домов пригородного квартала, зато обстановка гостиной — огромный плазменный экран домашнего кинотеатра, дизайнерская мебель, диваны из натуральной кожи — красноречиво свидетельствовала о нетрудовых доходах ее подопечного и о его пристрастии к роскоши.
— Где эта падаль? — спросила она.
Жамель указал ей на дверь кухни, и одновременно ей бросились в глаза кровавые отпечатки на полу прихожей. Клео понимала, какому риску себя подвергает одним своим присутствием на месте преступления, хотя за последние годы убедилась, что деньги способны обеспечить полную безнаказанность в любых случаях. Но неважно: она хотела увидеть труп. Хотела убедиться в смерти Тевеннена. Хотела понять ее причину.
Она прошла вдоль цепочки отпечатков на полу и, предварительно обмотав руку шелковым шарфом, распахнула дверь кухни.
На полу лежала бесформенная груда, укрытая простыней в кровавых пятнах. Чтобы окончательно убедиться, что это Тевеннен, Жамель приподнял край простыни. Можно подумать, вскользь отметила Клео, что этот ублюдок сдох от чрезмерного удивления… По крайней мере, в его застывших глазах читалось именно это чувство.
Некоторое время Вдова смотрела на него. У нее не было никаких сомнений по поводу того, кто автор преступления — она понимала, что в данном случае не годится слово «виновник». В ее глазах женщина, которая это совершила, — что это именно женщина, было понятно по маленьким следам, — не была виновна. Она лишь исполнила некий приказ мироздания, чьей воле повинуются все, даже если этого не сознают: она исправила ошибку, которой было само существование Тевеннена. А ведь именно это нужно для того, чтобы жить пусть не счастливо, но спокойно: закопать всех тевенненов мира… Или, по крайней мере, постоянно держать их на привязи, позволяя лишь одно: удовлетворять свои низменные нужды…
При других обстоятельствах Вдова, пожалуй, даже вознаградила бы мадам Тевеннен. Однако сейчас дело обстояло иначе: поступок этой женщины лишил Клео немалой суммы денег.