— Всего девятнадцать. Она слишком молода, чтобы выходить замуж.
— И все же вы сами сделали это в восемнадцать.
— Да, вы правы, но я все-таки считаю, точнее, я уверена, что с замужеством можно и подождать.
— Почему же? — спросил Люсьен.
— Близко знать только одного мужчину с такого раннего возраста недостаточно. Это очень обедняет жизненный опыт. Правда, многие девушки созревают раньше. Но ведь в мозгах от этого ничего не меняется.
— Но вы не из таких?
— Я не совсем вас поняла, признаюсь.
— Вы как будто немного расстроились, — обеспокоенно произнес Люсьен. — Может, мы затронули не слишком приятную для вас тему? Или ваш собственный опыт в замужестве был неудачным?
— Нет, что вы, конечно же нет, — возразила она. — Это все не совсем так. Просто наш брак очень быстро и неожиданно закончился. Так что опыта у меня почти не было.
Каро хотела было ограничиться этой фразой, но, когда Люсьен взглянул на нее, между ними как будто прошел электрический разряд. Неожиданно для себя она впервые стала рассказывать о том, каково ей было после внезапной кончины мужа. Как в двадцать лет она почувствовала, что рухнула вся ее жизнь. А жизнь тем не менее не кончилась, и то, что чувствует, как и то, чего не чувствует Каро, оказалось совершенно несущественным. Была двухлетняя Беверли, и оказалось — неправда, что дети наполняют существование смыслом и придают сил. Эти силы надо было откуда-то взять, чтобы девочка не умерла с голода. Нужно сказать, что Каро в этом преуспела, но ее собственная опустошенность так до конца и не исчезла.
— Это было так несправедливо, неправильно. Ни я, ни Беверли не заслуживали такого. Почему это должно было случиться именно с нами! — горячо закончила она.
Выслушав исповедь едва знакомой женщины, Люсьен сначала подумал, что должен чувствовать неловкость, но ее почему-то нет. Постепенно его глаза стали задумчивыми, растаяла ироничная улыбка. Каро решила, что это воспоминания о чем-нибудь очень личном и очень печальном несколько загасили то сочувствие, которое исходило от него во время ее исповеди.
— Вы, конечно, были очень молоды, когда переживали эту трагедию. Я думаю, вы считали, что с ребенком на руках вам особенно тяжело, — медленно заговорил он. — Однако любовь ваша была хоть и короткой, но взаимной, вы не проходили через пытку вежливой признательности, когда чувство умирает. С Беверли, конечно, было трудно, но вы же получили и ее любовь. В конце концов, она у вас есть! И почему вы думаете, что увидеть близкого человека умершим легче, чем просто узнать, что его больше нет?
Ее глаза расширились, но она ничего не ответила, увидев, что его лицо на минуту из просто серьезного сделалось угрюмым.
— И ваша дочь, — продолжил он, возвращая на лицо маску любезности, — выйдя замуж по взаимной любви, в какой-то степени переживет то, что не было суждено вам. Вы все-таки сможете это увидеть, и это будет великолепный спектакль.
— Да, — согласилась она, немного помедлив. — Дэвид — ее муж, конечно, очень мил. Но из моего мира Беверли ушла. Я буду тосковать. Смотреть на них со стороны — все равно что издали наблюдать за ребенком, который после развода живет в другой семье. Беверли была для меня всем. Она и моя работа — это все, что у меня было, и я… Я была счастлива! Я опять поняла это, когда все уже позади.
— Так всегда и бывает. В первый раз вы поступили правильно, не сдавшись после страшной трагедии. Не стоит пренебрегать столь ценным опытом. Ведь вы тогда держались молодцом? — спросил он.
— Надеюсь. Вообще-то те проблемы, которые мне приходилось решать ежедневно, и были счастьем, только я этого не знала. Счастье-то не обязательно безмятежно. Знаете, когда решения даются нелегко, это всегда дает стимул жить и бороться. Если бы это было не так, то вряд ли наш мир выглядел бы таким, какой он сейчас, — сказала она, понимая с досадой, что в ее словах звучит совершенно неуместный пафос.
— И вы боролись за жизнь и место под солнцем? — В его голосе явственно слышалась добродушная насмешка. — Вы говорили, что вы художница. Простите, я, к сожалению, забыл, в каком жанре вы работаете?
— Миниатюра, — ответила она. Но скромно умолчала, что искусствоведы находят у нее настоящий талант, и благодаря этому ее работы считаются эксклюзивными, а ценители и коллекционеры платят за них очень приличные деньги.
— Теперь я припоминаю, вы еще сказали, что испортили зрение из-за работы. Человек с вашим старанием и упорством многого может добиться. Однако, я думаю, вы несколько перестарались. Наградой за ваше прилежание может стать и полная слепота, имейте это в виду. — Люсьен снова говорил как врач. — Любая работа хороша не во вред здоровью. Правда, мне редко приходится вести такие беседы с моими пациентками, но вам я еще раз скажу: попридержите коней. Кстати, вам известно, что устраивать себе такой длительный отдых от очков скорее вредно?
Она ласково улыбнулась:
— Так или иначе, дорогой доктор, сейчас я не могу последовать вашему совету. Мои очки премило лежат в квартире в Лондоне, кстати, я даже помню, где именно.
— Значит, вам стоит попросить кого-нибудь переслать их вам.
— Я думаю, что этого можно и не делать. Я здесь долго не задержусь, а зря беспокоить мою экономку просто не имеет смысла. Посылка просто может меня уже не застать.
— Значит, вы уже решили отсюда уезжать? И как скоро?
— Я думаю, не позже чем через неделю.
— Возвращаетесь домой, в Лондон?
— Скорее всего.
Люсьен резко встал:
— Я должен идти, но я очень надеюсь увидеть вас завтра. Если вам снова потребуется помощь или просто захотите со мной связаться, вы знаете, где и как можно меня найти?
— Нет.
Он быстро написал свой телефонный номер на обороте письма Беверли и передал конверт в руки Каро:
— Там вы сможете всегда меня найти. Поэтому, как только я понадоблюсь, звоните без промедления.
Он зашел к ней на следующий день, но его визит был очень коротким. В третий раз он заглянул всего на несколько минут. На четвертый день Люсьен вообще не пришел, поэтому Каро решила, что больше его не увидит. Звонков тоже не было, она думала, пришлет ли он ей счет за медицинское обслуживание и как ей надо будет поступить, если он не сделает этого. Напоследок ей даже пришло в голову, что она зря так привязалась к незнакомому человеку. И тут зазвонил телефон. Портье сообщил ей целых три прекрасных новости. Во-первых, доктор Андреас хочет ее видеть в удобное для нее время. Значит, он все-таки помнит о ней! Во-вторых, если миссис Йорк в данный момент свободна, она может спуститься и переговорить с ним. Значит, он специально приехал, чтобы увидеть ее! В-третьих, если она занята или не готова, то он согласен подождать в вестибюле гостиницы. Он будет ее ждать!
— Я хотел бы предложить вам немного проехаться со мной в горы. Ведь вы так там и не были, — сказал он, когда Каро спустилась в вестибюль. — Только боюсь, что у меня не так много времени, мне обязательно надо сегодня быть в клинике. Я заехал спросить, может быть, вы согласитесь поехать со мной? А когда я там закончу свои дела, мы отправились бы на прогулку. Впрочем, если вы не согласны, мы могли бы устроить это в другой раз. Правда, немного позднее. Так что скажете?
— Это было бы замечательно! — воскликнула Каро и испугалась, что ее глаза выдали ее восторг и то, как она ждала, что он все-таки приедет к ней.
Она сходила за пальто и сумочкой. Люсьен помог ей сесть в машину. Каро отметила, что сегодня он без шофера. Они проехали всего несколько минут и остановились. Каро выглянула в окно, увидев величественный дом с медной дощечкой над дверью, подумала, что не узнает ту клинику, в которую ее отвезли после несчастного случая. Впрочем, выйдя из машины и прочитав надпись на табличке, она сама посмеялась над собой. Это был дом доктора. Определенно, он не простой врач, подумала она. Во всяком случае, ни один из тех врачей, с которыми ей приходилось встречаться, не мог позволить себе арендовать целый дворец даже за половинную стоимость. Кто же такой этот доктор Андреас? Но в этот момент ход ее мыслей был прерван его словами.