— Подождите-ка, ведь приблизительно в этот час одному человеку в поезде сделалось плохо. Два друга помогли ему выйти из вагона. А потом больного увезли на санитарной машине. Это были иностранцы. Испанцы или итальянцы, во всяком случае, у них лица южного типа.
Майк Мортон был почти уверен, что напал на верный след. Но чтобы исключить возможность совпадения, он навел справки в расположенных поблизости больницах, не доставляли ли туда вечером 12 марта человека лет пятидесяти, которому сделалось плохо в метро. Таких случаев не оказалось.
— И вот я сидел в своем кабинете и ломал голову над тем, куда могли отправить Галиндеса на санитарной машине, — рассказывал Майк далее. — В порт? На аэродром? Или его труп уже давно зарыли где-нибудь? В этот момент зазвонил телефон. Не называя своего имени и даже не давая мне произнести ни слова, кто-то сказал: «Это вы говорили вчера с господами из Доминиканского революционного комитета? Разумеется, это было ошибкой или?..»
Наконец я получил возможность спросить: «А кто вы, собственно говоря?»
На другом конце провода ответили: «Это к делу не относится. Вы ищете Хесуса Галиндеса, не так ли? Оставьте это дело. Вы не найдете его. Обратите внимание на маленькое обстоятельство, сэр. Вам, конечно, рассказывали кое-что о двухстах сорока семи мертвых, не правда ли? Так вот, если вы не послушаетесь нашего доброго совета, то будете двести сорок восьмым».
После этого эпизода Мортон сделал небольшую паузу. Потом продолжал:
— Как видите, насчет двести сорок восьмого трупа дело оказалось не так серьезно, как полагал мистер, звонивший мне по телефону.
Небрежным движением руки Мортон прервал веселый смех газетчиков.
— Так, к делу. Как уже было сказано, я считал наиболее вероятным, что Галиндеса доставили за пределы страны. Если бы его убили в Америке — рано или поздно нашли бы труп. Но поскольку он исчез, никто не может доказать, что совершено преступление.
На следующий день я побывал в четырех аэропортах, и, наконец, мне повезло. Вблизи Амайтевилла я нашел заброшенный аэродром под названием Цанз Эрпорт. Там застал лишь одинокого ночного сторожа в будке на краю заросшего сорняками и кустарником поля. Его звали Джон Берри Хоукинс. Видавший виды хитрый старик с лицом, покрытым морщинами. Я не утруждал себя объяснениями, сунул ему в руку двадцатидолларовую бумажку и спросил без обиняков: «Привозили сюда кого-нибудь на санитарной машине? Поздно вечером, после десяти часов? В середине марта».
Старик сначала внимательно посмотрел на деньги, прежде чем ответить: «Это действительно было поздно вечером? Иначе я ничего не знал бы. Днем я здесь не бываю. Я же ночной сторож».
Его церемонная манера разговаривать исчерпала мое терпение. «Ну так что? — напустился я на него. — Была здесь, санитарная машина или нет?»
Он многообещающе улыбнулся. «Очень возможно, но я стар, и моя память уже не совсем в порядке». Следующий двадцатидолларовый банкнот несколько освежил его память. Он с удовлетворением кивнул.
«Да, это было двенадцатого марта. Приехала „санитарка“. Два парня, говорившие не по-нашему, вытащили человека, который, кажется, плохо стоял на ногах. Они сказали мне, что это больной раком, которого нужно отправить во Флориду для операции…» Потом старик снова умолк, потирая руку с долларовыми бумажками. Я заплатил ему еще десять долларов.
«Все произошло довольно быстро, — проворчал он. — Еще за полчаса до этого на поле приземлился двухмоторный „бичкрэфт“. Он стоял с работающими моторами. Оба иностранца прямо-таки волокли больного к самолету. Я подумал, жив ли тот вообще. Санитарная машина умчалась с поля, а „бичкрэфт“ поднялся в небо. Большего я при всем моем желании не могу вам рассказать, даже если вы выложите еще пятьдесят долларов».
Большего ночной сторож и в самом деле знать не мог. Тут один корреспондент спросил Мортона:
— Не был ли старый Хоукинс вслед затем убит, мистер? Я припоминаю, что опубликовал такое сообщение.
Мистер Мортон скромно улыбнулся.
— Тогда вы знаете больше, чем я. Мне лишь известно, что на следующее утро его, мертвого, нашел на краю поля аэродрома какой-то крестьянин. Врач установил, что смерть наступила от паралича сердца.
— Но вскрытие показало, что его сердце было совершенно здорово, — снова прервал тот же корреспондент.
— Конечно, но есть яды, действие которых не выдерживает ни одно, даже самое здоровое сердце. А самые тонкие из них при всем желании невозможно обнаружить.