Инна на мгновение закрыла глаза. Что же, если уж на то пошло, она действительно организовала эту игру. Игру на жизнь и смерть.
Хотя нет, не она, а братья Шуберт.
Раздался звонок в дверь, и благостная, наверное, даже чересчур благостная атмосфера последнего часа вдруг в мгновение ока улетучилась. Олеся, опрокинув кружку с чаем, ойкнула, а Мила Иосифовна застыла с вилкой в воздухе, на которую был нанизан оладушек.
Только Женечка как ни в чем не бывало, доскребая банку сгущенки, спросил:
— Мамочка, а ты что, открывать не будешь? Это ведь могут быть твои друзья. Решили к нам заглянуть…
Звонок повторился. Инна, чувствуя, что ей делается плохо, обернулась и заметила лежавший на кухонном столе нож.
А что, если так называемые друзья, вернее, люди братьев Шуберт заявились к ней? Ведь они прекрасно знали, в какой именно квартире она живет, а миновать пост охраны внизу им не составит никакого труда…
Инна поднялась и вдруг поняла, что направилась к кухонному столу, дабы на самом деле взять в руки нож.
Нет, наверное, уже и нож не поможет, да и Женечку это испугает. А что, если просто затаиться в квартире и не открывать?
— Я предлагаю игру, — сказала тихо Инна, хотя услышать ее за входной дверью уж точно никто не мог. — Мы сделаем вид, что в квартире никого нет! Это же так смешно!
Женечка, хихикая, тотчас поддержал ее:
— Мамочка, давай!
Звонок прозвучал в третий раз, и Мила Иосифовна медленно кивнула. Олеся, осторожно соскользнув со стула, взяла тряпку и принялась вытирать разлившийся чай.
— А вдруг это привезли мою приставку, мамочка? — произнес вдруг Женечка и сломя голову ринулся в холл. — Дяди же сказали, что мне ее доставят…
Инна побежала за ним, перехватила сына, прижала к себе и прошептала, зажимая ему рот рукой:
— Это не приставка. Я тебе сама куплю, обещаю…
Из-за двери раздалось потявкивание, а затем послышался приглушенный голос:
— Видимо, куда-то ушли, Долли. Или еще не вернулись. Ладно, пойдем домой…
Чувствуя невероятное облегчение от того, что это были не самозваные друзья, Инна быстро подошла к двери и распахнула ее.
На пороге стоял молодой привлекательный сосед со своей лохматой собачкой.
Сосед явно не рассчитывал, что дверь откроется, смутился (Инна снова отметила, что это ему очень шло) и произнес:
— Добрый вечер. Мы с Долли не хотели вас беспокоить, просто…
Он замялся и выпалил:
— Просто я хотел удостовериться, что у вас все в порядке. Ну, мы хотели удостовериться…
Собачка Долли, словно в подтверждение, тявкнула, замахала кургузым хвостиком, а затем без спроса ринулась в холл и, подбежав к Женечке, принялась скакать около него.
— Извините, я ее сейчас же заберу… — еще больше смутившись, произнес сосед.
А Инна, улыбнувшись, ответила:
— Ничего-ничего. Проходите! У нас имеются блинчики и оладушки.
И только потом поняла, что, по всей видимости, ни блинчиков, ни оладушек уже не осталось.
Из кухни выглянула испуганная Олеся, и Инна поспешила ее успокоить:
— Все в порядке. Это наши соседи — Долли и…
Она снова вспомнила, что понятия не имеет, как зовут элегантного соседа. Интересно, а сколько ему лет? Двадцать восемь? Тридцать? Ну, максимум тридцать два.
Мальчишка, который вполне мог быть ее сыном — и по возрасту соответствовал ее старшей дочери, проживавшей в Сан-Франциско.
— Тимофей, — представился сосед, подходя к Долли и Женечке. — Не бойся, она не укусит, она добрая, просто слишком игривая…
Женечка сначала боязливо погладил собачку, а потом, схватив ее и прижав к себе, заявил:
— А я и не боюсь! Она такая хорошая! И ты тоже хороший. Правда ведь, мамочка?
Инна смутилась, а сосед Тимофей, с улыбкой взглянув на нее, произнес:
— Ну, не мне судить об этом, однако, вероятно, малыш прав.
Инна рассмеялась, а молодой человек (нет, максимум тридцать, вероятно, даже меньше) сказал:
— Можете называть меня Тима или Тим, мои близкие друзья называют меня Тим.
— А маму зовут Инночка! — произнес, крутясь с Долли, Женечка. — Так ведь, мамочка? Правда, папа называет ее Нинка, но ведь это папа…
Сын в кои-то веки упомянул отца — того самого, который его не любил, не замечал и вообще считал уродом.
Но к отцу мальчик, несмотря на все, был привязан.
Сосед Тимофей, он же Тима, он же Тим, смутился.