— Надеюсь, я все сделал правильно и вы довольны?
Инна в священном ужасе только и могла выдать:
— И жена вас бросила?
Тимофей, усмехнувшись, не без горечи заметил:
— Ну ее новый муж, как я сказал, в отличие от меня, реально богатый.
Инна сочувственно покачала головой, а сосед Тимофей, снова погрузившись в бизнес-план, произнес:
— Ну что же, изучим то, что предлагает вам ваш супруг… Кстати, правильно я понимаю, что это — сам Геннадий Фарафонов?
Инна кивнула, поймав себя на том, что любуется молодым человеком. Неужели она, незаметно для себя самой, стала одной из этих матрон среднего возраста, падких на юных любовников?
— Кстати, может, нам перейти на «ты»? — внезапно спросила Инна.
Тимофей, подняв на нее глаза, улыбнулся и ответил:
— С удовольствием!
Инна, чувствуя себя глуповатой школьницей, спросила:
— Может быть, сделать еще кофе?
Сосед Тимофей расхохотался:
— Нет, кофе, пожалуй, не надо. И блинчиков тоже. Но не откажусь от чая. Однако если разрешишь дать совет — зайди сначала к сыну, он ведь тебя ждет.
Встрепенувшись, Инна оставила Тимофея в гостиной, а сама поспешила в спальню Женечки. И лицезрела следующую картину: Олеся, устроившаяся в кровати рядом с Женечкой, мирно спала, а ее сын, видимо, изъяв из руки няни сборник сказок, шевеля губами, читал.
— Мамочка, тихо! — произнес сын, прикладывая к губам палец и косясь на спящую Олесю. — Она так устала, бедняжка.
Инну разобрал смех — подобные выражения Женечка наверняка почерпнул в сказках, которые обожал. Она опустилась на кровать с другой стороны и, забравшись под легкое одеяло, прижалась к Женечке.
— Тебе почитать на сон грядущий? — спросила она, а сын, мотнув головой, продолжил чтение самостоятельно. Инна, любуясь своим мальчиком, поцеловала его в висок и пригладила непослушные кудри, а Женечка, отодвигаясь от нее, заявил:
— Мамочка, давай без телячьих нежностей! Я уже большой!
Инна сдержала вздох, а ведь сын прав: он в самом деле уже большой. В конце декабря ему исполнится десять.
Что, конечно, не отменяло того факта, что для нее он всегда будет ее маленьким сыночком. А для отца…
Для отца он всегда останется этим уродом.
Шевеля губами, Женечка продолжал чтение, Инна, наблюдая за ним, вдруг поняла, что глаза слипаются: день был крайне суматошный.
Но тут ее привел в чувство вопрос Женечки:
— Он тебе нравится, мамочка?
— Кто? — встрепенулась Инна, а сын, по-прежнему смотря в книгу, уточнил:
— Сосед Тимофей.
Инна вместо ответа снова поцеловала мальчика, на этот раз он не сопротивлялся, удовлетворительно заметив:
— Значит, нравится, мамочка. А он теперь будет моим папой?
Инна, поджав под себя ноги, уселась на кровати, и мягко, но настойчиво забрав у сына книгу, положила ее на одеяло.
— Золотце, у тебя ведь уже есть папа…
Женечка, поморщившись, ответил:
— Но ведь он нас не любит, мамочка? А зачем нам такой? Не лучше ли завести нового?
Вопрос был хороший: в самом деле, не лучше ли? И что, собственно, было препятствием? Как говорится: сорок пять — баба ягодка опять. Только ей вот должно исполниться пятьдесят, но разве это что-то меняет?
Внезапно в голову пришла зловещая мысль о том, как будет звучать эта расхожая залихватская присказка о сорокапятилетней бабе-ягодке на немецком…
— Ну что ты, золотце, — попыталась перевести тему Инна, — родителей ведь не выбирают. Да, наш папа не идеален, это верно, однако его уже не изменишь…
— А зачем он нам тогда такой вообще нужен? — продолжил спокойным, каким-то даже чересчур спокойным тоном Женечка.
Действительно, зачем? Ведь сын прав: пока не поздно, надо было уйти, порвать с этой жизнью, которая никогда, собственно, и не была ее жизнью, а была жизнью Геннадия, и начать свою собственную.
Пусть даже и в пятьдесят.
Главное, с тем человеком, которого полюбит она сама и который полюбит ее. При мысли об этом она почему-то вспомнила поцелуи с соседом Тимофеем в кабинете. Спрашивается только, отчего?
— Ну, понимаешь, лучше все же такой, чем какой-то иной. Ведь новый может оказаться хуже…