Шукшин Василий
Билетик на второй сеанс
Василий Шукшин
Билетик на второй сеанс
Последнее время что-то совсем неладно было на душе у Тимофея Худякова -- опостылело все на свете. Так бы вот встал на четвереньки и зарычал бы, и залаял, и головой бы замотал. Может, заплакал бы.
Пил со сторожем у себя на складе (он был кладовщиком перевалочной товарной базы) -- не брало. Не то что не бра-ло -- легче не делалось.
-- С чего эт тебя так? -- притворно сочувствовал сторож Ермолай.
Тимофей понимал притворство Ермолая, но все равно жаловался:
-- Судьба-сучка... -- и дальше сложно: -- Чтоб у ней го-лова не качалась... Чтоб сухари в сумке не мялись... -- Тимо-фей, когда у него болела душа, умел ругаться сладостно и сложно, точно плел на кого-то, ненавистного, многожиль-ный ременный бич. Ругать судьбу до страсти хотелось, и по-этому было еще "двенадцать апостолов", "осиновый кол в бугорок", "мама крестителя" -- много. Даже Ермолай изум-лялся:
-- Забрало тебя!
-- Заберет, когда она, сучка, так со мной обошлась.
-- Ну, если уж тебе на судьбу обидеться, то... не знаю. Че-го тебе не хватает-то? В доме-то всего невпроворот.
Тимофею не хотелось объяснять дураку-сторожу, отчего болит душа. Да и не понимал он. Сам не понимал. В доме дей-ствительно все есть, детей выучил в институтах... Было вре-мя, гордился, что жить умеет, теперь тосковал и злился. А сторож думал про себя: "Совесть тебя, дьявола, заела: ха-пал всю жизнь, воровал... И не попался ни разу, паразит!"
-- Разлад, Ермоха... Полный разлад в душе. Сам не знаю отчего.
-- Пройдет.
Не проходило.
В тот день, в субботу (он весь какой-то вышел, день, нараскосяк), Тимофей опечатал склад, опять выпили со сторожем, и Тимофей пошел домой. Домой не хотелось -- там тоже тоска, еще хуже: жена начнет нудить.
Была осень после дождей. Несильно дул сырой ветер, морщил лужи. А небо с закатного края прояснилось, выгля-нуло солнце. Окна в избах загорелись холодным желтым ог-нем. Холодно, тоскливо. И как-то противно ясно...
Тимофей думал: "Вот -- жил, подошел к концу... Этот ос-таток в десять-двенадцать лет, это уже не жизнь, а так -- об-глоданный мосол под крыльцом -- лежит, а к чему? Да и вся-то жизнь, как раздумаешься, -- тьфу! Вертелся всю жизнь, ловчил, дом крестовый рубил, всю жизнь всякими правдами и неправдами доставал то то, то это... А Ермоха, например, всю жизнь прожил валиком -- рыбачил себе в удовольствие: ни горя, ни заботы. А червей вместе будем кормить. Но Ермоха хоть какую-нибудь радость знал, а тут -- как циркач на проволоке: пройти прошел, а коленки трясутся".
Шел Тимофей, думал... И взял да свернул в знакомый переулок. Жила в том знакомом переулке Поля Тепляшина. Когда-то давно Тимофей с Полей "крутили" преступную любовь. Были скандалы, битье окон, позор. Жена Тимофея, Гутя, семь лет отчаянно боролась с Полей за Тимоху. Гутю хвалили в деревне, она гордилась и учила молодых баб, ка-кие оказывались в ее положении:
-- Он к сударушке, а ты -- со стяжком -- под окошки к им. Да по окошкам-то, по окошкам-то -- стяжком-то...
Бывала в деревне такая любовь -- со стяжками. Теперь лучше -разошлись, и все. Раньше годами лютовали.
С Тимохиной любовью тогда все само собой утряслось: у вдовы Поли подрос сын Колька, Николай Петрович, и стал гонять Тимофея от матери. Тимофей набычился -- к Поле:
-- Уйми сосуна!
А та вдруг залепила:
-- Пошел ты!.. Чего я, сына на тебя променяю? На -- вы-куси.
Тимофей хотел разок покуражиться, но нарвался на молодой Колькин кулак и после этого перестал туда ходить. Самое дурацкое положение настало потом: обе женщины, Поля и Гутя, вдруг подружились, и вместе смеялись над Тимохой.
-- Как там сударчик-то мой поживает? -- принародно спрашивала Поля.
Гутя смеялась:
-- На печке -- клопов давит.
Мстили, что ли.
Тимоха тогда же налетел на законную жену, но получил отпор на этот раз от своих детей.
Спроси сейчас Тимофей, зачем он идет к Поле, он не сказал бы. Не знал.
Поля удивилась.
-- Вона!.. Вот так гость. Зачем это?
-- А что? Что ты, заразная, что ли, что тебя обходить на-до? Посидим по старой памяти, выпьем вот... -- у Тимофея была с собой бутылка, он ее поставил на стол. -- Спомним былое...
-- Было бы чего!
Поля стала старая, некрасивая. Тимофей со злости поду-мал: "Она красивой-то и не была сроду". Стало вдруг жалко себя.
-- Хошь, анекдот один расскажу?
-- Вона!
-- Чего ты, как попка, заладила: "вона! вона!" Как дика-ри, честное слово. Ну, зашел... Ну и что? Глупые вы ка-кие-то, бабы, честное слово!
-- Чего же ходите -- к глупым-то?
-- А где вас, умных-то, взять? Так и меняешь -- шило на мыло.
-- Небось ревизия была -- злой-то?
-- На меня еще такой ревизор не родился...
-- Оно видно.
Тимофей выпил стакан -- закусить чем-нибудь не спро-сил, Поля не предложила. Зато и он Полю не пригласил с собой выпить.
-- Слушай анекдот. Приехал один мужик в город, идет по улице... А сам доходной-доходной -- мужик-то. Но все-таки думает: где бы тут подцепить какую-нито? Слыхал, значит, про городских-то, ну и мысли-то заиграли. И тут подходит к нему одна -- гладкая вся, тут -- полна пазуха, вежливая. "Пойдемте ко мне, я тут близко живу". Мужик радешенький -- сама навялилась. Приходит. Она говорит: "Раз-девайтесь, я счас приду". А сама -- в другую комнату. Ну, он разделся, сидит. Ждет. А она выводит детей малых и говорит им: "Вот, детки, если не будете хорошо кушать, будете та-кие же худые, как вот этот дядя".
Полю эта история не рассмешила. Тимофею тоже было не смешно. А днем, когда рассказали, смеялся с шоферами, и подумал еще, что историйка поучительная.
-- К чему эт ты? -- спросила Поля.
Тимофей пояснил:
-- Точно так со мной выкинула судьба-сучка. Живи, мол, Тимофей!.. Раз башка есть на плечах -- живи, никого не бой-ся! Ну, Тимофей и разлысил лоб...
-- Жил бы честно, никого бы и не боялся.
Это она больно уела.
Тимофей стал соображать, как бы ее тоже побольней укусить.
-- Не знаешь, кто это вот тут, -- показал на кровать, -- честно с чужим мужиком миловался? Не приходилось слы-шать?
-- Приходилось. А тебе не приходилось слышать, кто на этом же самом месте от живой жены с чужой бабой миловался? Я одинокая была, вдова, а ты семейный. Поганец ты...
Тимофей еще выпил. Вот теперь он, кажется, все по-нял: жалко себя, жалко свою прожитую жизнь. Не вышло жизни.
-- Сказка про белого бычка у нас получается, Поля...
Поля засмеялась.
-- Чего смеешься? -- спросил Тимофей.
-- А чего мне не посмеяться?
-- Не надо... Тебе не личит -- зубы кривые.
-- А ведь когда-то не замечал...
-- Замечал, почему не замечал, только... Эхма! Что ведь и обидно-то, дорогуша моя: кому дак все в жизни -- и обра-зование, и оклад дармовой, и сударка пригожая, с сахар-ными зубами. А Тимохе, ему с кривинкой сойдет, с гниль-цой...