Завтра утром помощник шерифа Эл Хоган отвезет обоих осужденных в Джольет. Огромные стальные ворота на много лет отделят их от всего мира. У них будет возможность убедиться в мудрости поговорки: «Воровство не приносит счастья».
Пробегая глазами эту заметку, Шейн достал из кармана сигарету и закурил. Дочитав, он медленно кивнул и задумчиво посмотрел на покойника.
Детектив не спеша сложил газетную вырезку и спрятал в карман пиджака.
Он смотрел на Гардемана, и растерянное выражение постепенно исчезло с его лица. В глазах появился злой блеск, лицо теперь выражало жестокую решимость, как будто перед ним было не тело убитого, а живой и опасный враг.
Ноздри детектива широко раздувались. Когда за окном пропели трубы, возвещая, что готовится последний забег сегодняшнего вечера, черты его лица приняли выражение спокойной решимости.
Он встал со стола и подошел к Гардеману сбоку, внимательно рассматривая положение его тела и правой руки, протянувшейся к пистолету, но так никогда и не коснувшейся его.
Шейн шагнул назад, осторожно просунул носок туфля под угол ковра и откинул его, обнажив дощатый пол между столом и вращающимся креслом.
Удовлетворенно кивнув, Майкл набросил носовой платок на тыльную сторону безвольно повисшей правой руки Гардемана, взялся за платок и почувствовал твердые пальцы мертвеца, который уже начал коченеть.
Он понемногу пододвигал кисть покойника к открытому ящику стола, стараясь не изменить естественного положения тела. Наконец, положив пальцы Гардемана на рукоятку «кольта», Шейн согнул их и вытащил револьвер из ящика. Внимательно следя, чтобы полированной стали и гофрированной деревянной рукоятки касались только пальцы убитого, он провернул барабан и убедился, что револьвер полностью заряжен.
Присев за креслом, он опустил мертвую руку с оружием к полу, так, что ствол был направлен на кусочек деревянного пола, видневшийся из-под отвернутого ковра.
Шейн аккуратно подвел холодный палец Гардена к спусковому крючку, согнул его так, что палец как раз касался крючка, и взвел курок.
Крупные капли пота выступили на изрезанном морщинами лице детектива, когда он, согнувшись, выполнял эту отвратительную работу.
В этот момент доносившийся из-за окна шум толпы стих. Даже оркестр перестал играть. Словно тысячи сидящих на трибунах людей внезапно осознали, что происходит здесь, в офисе. Гул голосов прекратился. Все замерли, затаив дыхание. Если бы в этот момент Шейн решился спустить курок, выстрел наверняка бы был отлично слышен.
В тишине раздался негромкий рокочущий стук, хорошо знакомый каждому завсегдатаю собачьих бегов. Стук колес по изогнутым рельсам, начинающимся на дальней стороне овального трека, становился громче. Это заработал электрический мотор, заставляющий чучело кролика нестись по треку, точно имитируя быстрые прыжки удирающего зверька.
Когда кролик прошел поворот и появился перед стартом, сидящие в клетках борзые начали тонко потявкивать. Их вой усилился, переход в пронзительное крещендо, когда скачущий комок меха промчался мимо стартовых клеток.
Майкл Шейн замер в ожидании, напряженно держа свой палец на пальце мертвеца, лежащем на спусковом крючке. Из всех пор его тела струился пот.
И вот началось. В открытое окно ворвался мощный рев, заглушивший тявканье борзых и шум мотора механического кролика.
— Пошли! — вырвалось одновременно из тысяч глоток.
Шейн встал и вытер лицо платком, который только что помог ему превратить явное убийство в несомненное самоубийство.
Потом он медленно покачал головой. Работа была несовершенна. Пока несовершенна. Он наклонился, снял с пальца Гардемана резиновый колпачок и натянул его на указательный палец своей правой руки.
Подойдя к машинке, он стал медленно и тщательно бить по клавишам одним указательным пальцем. Интервал между словами и строчками он делал левой рукой, обернутой в платок.
Под датой, которую перед смертью напечатал Гардеман, Шейн вписал:
«Я не могу идти дальше этим путем. Я надеялся, что смогу скрыться, но ошибся. Когда сегодня вечером Шейн был здесь, по тому, как он на меня смотрел и как разговаривал, я понял, что он подозревает правду.
Я убил Мей Мартин в ее квартире. Я готовился к этому с самого начала…»
Шейн печатал размеренно, в ушах его звучал стук машинки. Он закончил словами:
«…Мне остается только одно — пустить себе пулю в висок. И пусть господь в своей всепрощающей мудрости пожалеет меня, хоть я и не достоин жалости».
Шейн отступил на шаг и перечитал написанное, не вынимая бумагу из машинки. Одобрительно кивнув, он снял с пальца резиновый колпачок, аккуратно протер его носовым платком, чтобы уничтожить отпечатки пальцев и натянуть на палец Гардемана.