Капеллан покачал головой и улыбнулся, явно одурманенный ароматом благовоний. Потом, очнувшись, высморкался и раскрыл толстую книгу «Авесты». Он прочел на древнеперсидском языке какой-то отрывок, что, видимо, его несколько освежило, и захлопнул книгу.
— Не лжесвидетельствуй! — загремел он, уставив на Билла грозный взгляд и обвиняющий палец.
— Вы меня не поняли, — простонал Билл, ерзая на стуле, — он же в самом деле что-то мудрил с часами! Я видел это совершенно отчетливо! Ничего себе — получил моральную поддержку!
— Рассматривай мои слова как укрепляющее средство, сын мой, как выражение духа древней религии, как средство пробудить в тебе чувство вины и напомнить о необходимости регулярно посещать храм божий. Ты уклонился с истинного пути! — снова вскричал капеллан.
— Не виноват я! В период рекрутского обучения ходить в церковь категорически запрещено!
— Обстоятельства не снимают греха, но на сей раз ты будешь прощён, ибо безгранично милосердие Ахурамазды.
— А как насчет моего приятеля? Этого шпиона?
— Забудь свои подозрения, они недостойны верного адепта Заратуштры. Бедный мальчик не должен пострадать из-за своей естественной склонности к дружелюбию, человеколюбию и любви к чистоте или от того, что у него испорчены часы и в их механизме что-то щелкает. Шпион должен быть чинжером, а у них рост семь футов и хвост. Понял?!
— Да, конечно, — пробормотал Билл, — до этого объяснения я и сам мог бы дойти, да только оно ничего не объясняет.
— Если оно удовлетворяет меня, то тебе его и подавно хватит. Видно, крепко Ариман овладел твоей душой, если ты так плохо думаешь о друге своем. Надо наложить на тебя эпитимью. Помолись со мной, покуда не вернулся офицер-кастелян.
Помолившись, Билл помог убрать в шкатулку культовые предметы и увидел, как она исчезла в недрах стола. Он попрощался и двинулся к двери.
— Минутку, сын мой, — сказал капеллан с одной из самых теплых своих улыбок. Он завел руку за спину и поймал кончик галстука. Воротничок повернулся, а улыбка сменилась кислой гримасой.
— Ты куда навострил лыжи, сукин сын?! Приложи-ка свою задницу к стулу, да покрепче!
— Но… вы же отпустили меня, — запинался Билл.
— Не я, а капеллан. Офицер-кастелян к этому отношения не имеет. А теперь выкладывай, как зовут этого чинжеровского шпиона, которого ты укрываешь?!
— Я же говорил об этом на исповеди!
— Ты говорил с капелланом, и он сдержал слово и тайны твоей не выдал. Но вышло, понимаешь ли, так, что я вас подслушал. — Офицер нажал красную кнопку на панели. — Военная полиция уже извещена. Выкладывай, пока нет полицейских, скотина, или я прикажу прокилевать тебя без скафандра и еще на год лишу права пользоваться буфетом! ИМЯ?!
— Трудяга Бигер, — прорыдал Билл, и как раз в это мгновение в коридоре затопали тяжелые сапоги, и два лба в красных шлемах ввалились в крошечную каюту.
— Приготовил для вас шпиона, ребята, — с триумфом заявил офицер-кастелян. Военные полицейские с рвущимся из глоток ревом накинулись на Билла. Обливаясь кровью, он рухнул под ударами кулаков и дубинок, но офицер тут же вырвал его из рук этих дебилов с гипертрофированной мускулатурой и необычайно близко посаженными глазами.
— Не о нем речь, — задыхаясь, произнес офицер, бросая Биллу полотенце, чтобы тот вытер кровь с лица. — Это наш стукач, доблестный герой-патриот, накапавший на своего друга по имени Трудяга Бигер, которого мы сейчас схватим, закуем в кандалы, а потом хорошенько допросим. Пошли!!!
Полицейские ухватили Билла под мышки, и к тому времени, когда они очутились у кубрика заряжающих, он уже успел несколько прийти в себя. Офицер-кастелян приоткрыл дверь и просунул голову внутрь.
— Эй вы, рожи! — жизнерадостно крикнул он. — Который тут Трудяга Бигер?
Трудяга поднял глаза от сапога, который он доводил до блеска, и ухмыльнулся: — Вот он — я!
— Взять! — завопил офицер, отпрыгивая в сторону и показывая на Трудягу обличающим пальцем. Билл рухнул на пол, так как полицейские отшвырнули его и ворвались в кубрик. Когда он поднялся на ноги, Трудяга уже был схвачен, скован по рукам и ногам, но продолжал улыбаться.
— Ребята, вам, должно быть, сапоги надо почистить?
— А ну заткнись, поганый шпион! — взвизгнул офицер-кастелян, ткнув в эту нахальную улыбку кулаком. Бигер открыл рот и вцепился зубами в ударившую его руку, причем с такой силой, что вырваться офицер уже не мог. — Он укусил меня! Укусил! — выл офицер, пытаясь освободиться. Оба полицейских, руки которых были скованы наручниками с руками Трудяги, подняли свои дубинки.