Пилот чуть не раздавил их в лепешку ускорением в 15 g, когда ракета пошла на посадку (он, видимо, тоже знал, что на борту нет офицеров), и, пока солдаты пытались вправить сместившиеся позвонки и запихивали в глазницы вылезшие наружу глазные яблоки, люк с грохотом открылся. На планете была не только ночь, здесь еще и дождь шел. Помощник по пассажирской части 2-го класса просунул в каюту голову и наградил их профессионально дружелюбной улыбкой.
— Приветствую вас на Гелиоре — Имперской планете Тысячи Наслаждений… — Тут его лицо обрело привычное выражение свирепости: — Разве с вами, мерзавцами, нет офицеров? А ну, давай катись отсюда, да помогите разгрузить урановую руду, нам тут долго торчать не положено — расписание есть расписание.
Билл с бомбардиром сделали вид, что не слышат, а помощник протискался к спящему сержанту, который храпел, как испорченный ротор, и которого не разбудила даже такая мелочь, как 15 g, и сделал попытку пробудить его. Храп перешел в сдавленное рычание, прерванное диким воплем помощника по пассажирской части, получившего сильнейший удар коленом в пах. Все еще что-то бормоча, сержант присоединился к остальным, уже покинувшим ракету, и помог установить разъезжающиеся стальные подпорки бомбардира на скользкой и мокрой поверхности взлетной полосы. Солдаты с каменным безразличием смотрели, как из грузового отсека прямо в глубокую лужу вылетели их вещмешки. Под занавес помощник по пассажирской части, видимо, желая отомстить, сделал им еще одну мелкую пакость — выключил силовое поле, которое защищало их от дождя, так что уже через секунду солдаты вымокли до нитки и заледенели на холодном ветру. Ветераны взвалили на плечи рюкзаки (кроме бомбардира, который водрузил свой вещмешок на специальную платформу с колесиками) и зашлепали к ближайшим огонькам, тускло светившим сквозь струи секущего дождя примерно в миле от места посадки. На полпути бомбардир вырубился из-за короткого замыкания в проводке, остальным пришлось поставить этот обрубок на платформу с колесиками, нагрузить свои мешки ему на колени, и на весь оставшийся отрезок пути бомбардир превратился в отличное перевозочное средство.
— Вот так штука, из меня вышла недурная багажная тележка, — пробасил бомбардир.
— Не трепись! — ответил ему сержант. — По крайней мере, ты заимел для гражданки вполне приличную профессию. — Сержант пинком распахнул дверь, и они оказались в вожделенном тепле штабного помещения.
— На найдется ли у вас банки растворителя? — спросил Билл у человека за барьером.
— А где ваши проездные документы? — потребовал человек за барьером, полностью игнорируя Билла.
— Растворитель есть у меня в мешке, — включился в разговор бомбардир, и Билл, развязав мешок, принялся в нем рыться.
Они вручили свои документы. Бумаги бомбардира нашлись в его нагрудном кармане, и клерк опустил их в прорезь большой машины, занимавшей всю стену за его спиной. Машина жужжала и играла огоньками, а Билл в это время капал раствором на соединения в электропроводке бомбардира, пока не смыл с них практически всю воду. Прозвучал гудок, документы выскочили из прорези обратно, а из другого отверстия с тиканьем пошла длинная печатная лента. Клерк подхватил ее конец и быстро пробежал глазами.
— Вас ждут большие неприятности, — произнес он с садистским удовольствием. — Предполагалось вручить вам троим Орден Пурпурной Стрелы на торжественной церемонии в присутствии самого Императора, но киносъемка должна начаться ровно через три часа. За такое время вам туда нипочем не добраться.
— Не твое собачье дело, — прохрипел сержант. — Мы ведь только что сошли с корабля. Выкладывай, куда идти-то!
— Район 1457-Д, уровень К-9, квартал 823-7, коридор 492, студия 34, комната 62, спросить режиссера Ратта.
— И как же нам туда добираться? — задал вопрос Билл.
— Меня можешь не спрашивать, я у них не служу. — Клерк швырнул на барьер три толстых тома размером фут на фут и в толщину тоже около того, у которых к корешкам были приварены стальные цепи. — Ищите дорогу сами — вот ваши Поэтажные Планы, но за них придется расписаться. Утеря Плана — воинское преступление, наказуемое…
Только сейчас клерк осознал, что находится с глазу на глаз с тремя ветеранами и, побелев как снег, потянулся к красной кнопке. Однако прежде, чем его палец дотронулся до нее, металлическая рука бомбардира, выбрасывая снопы искр и клубы дыма, пригвоздила этот палец к прилавку. Сержант наклонился над барьером так, что его лицо оказалось в нескольких сантиметрах от лица клерка, а затем произнес низким леденящим голосом, от которого кровь стыла в жилах: