— А почему бы тебе не увеличить их объем? — рыкнул сержант.
— Очень остроумно! Ну, ладно, попробуем, как оно пойдет…
Они успели прорепетировать всю церемонию дважды, когда наконец, раздался душераздирающий рев труб и шесть генералов с пистолетами — генераторами лучей смерти на взводе вошли в зал двумя шеренгами и встали спиной к трону. Все незанятые в сцене, все операторы, механики и даже сам режиссер Ратт низко склонились, а ветераны вытянулись в струнку. Император прошаркал тяжелой походкой к помосту, взобрался на него и уселся на трон.
— Продолжайте… — сказал он скучным голосом и негромко рыгнул, прикрыв рот ладонью.
— Моторы! — заорал во всю мощь своих легких режиссер и выскочил за пределы поля зрения камеры. Мощной волной взмыла музыка, и церемония началась. Когда офицер-герольд зачитал текст, содержавший описание героических деяний, которые совершили храбрецы, сподобившиеся получить за это благороднейший из всех орденов — Орден Пурпурной Стрелы с подвеской Туманности Угольного Мешка, Император поднялся со своего трона и величественно прошествовал вперед. Первым стоял пехотный сержант, и Билл краем глаза видел, как Император взял из поднесенной ему коробочки дивный, украшенный золотом, серебром, рубинами и платиной орден и пришпилил его к груди воина. Затем сержант отступил назад и замер, и настала очередь Билла. Будто из самой дальней дали донеслось до него собственное имя, произнесенное голосом, подобным раскату грома, и он шагнул вперед, до последних мелочей соблюдая весь тот ритуал, который ему вбили в голову еще в лагере имени Льва Троцкого. Вот здесь прямо перед ним стоял самый обожаемый человек Галактики! Длинный распухший нос, который украшал триллионы банкнот, сейчас был нацелен прямо на Билла. Выдающийся вперед подбородок и торчавшие наружу зубы, что не сходили с миллиардов телевизионных экранов, произнесли его имя! Один из императорских косых глаз смотрел прямо на него! Обожание вздымалось в груди Билла, подобно тем косматым валам прибоя, что громоподобно обрушиваются на берег. Он отдал честь самым блистательным манером, на какой только был способен.
По правде говоря, это лишь слегка напоминало Абсолютно Совершенный Салют, поскольку на свете не так уж много людей с двумя правыми руками! Оба предплечья описали плавные дуги, оба локтя замерли под предписанными углами, обе ладони со звонким щелчком уперлись в виски. Сделано это было мастерски, и Император так удивился, что на одно ничтожное мгновение ему удалось сфокусировать на Билле оба косящих глаза, после чего зрачки вновь разбежались в разные стороны. Император, все же слегка потрясенный необычным приветствием, потянулся за орденом и вколол булавку через мундир прямо в трепещущую Биллову плоть.
Боли Билл не ощутил, но неожиданный укол, по-видимому, спустил пружину нестерпимого эмоционального напряжения, подчинившего себе весь его организм. Опустив салютующие руки, он рухнул на колени в лучшем стиле давно прошедших феодальных времен, рухнул точно так, как это показывают в исторических телевизионных сериалах, которые фактически и были источником, из коего раболепствующее подсознание Билла извлекло идею коленопреклонения. Он схватил императорскую кисть, покрытую подагрическими шишками и испещренную старческой гречкой.
— Отец ты наш!!! — верещал Билл, обцеловывая эту руку.
Свирепая генеральская охрана ринулась вперед, и смерть уже прошелестела острым сабельным клинком над головой Билла, но Император улыбнулся, тихонько освободил ладонь и вытер стекающую с нее слюну о мундир Билла. Небрежное мановение пальца восстановило конвой в его прежней позиции, а Император перешел к бомбардиру, укрепил на нем оставшийся орден и от ступил назад.
— Кончено! — завопил режиссер Ратт. — Пленку на проявление, она вполне удовлетворительна, особенно натурален эпизод с этой деревенщиной, распустившей слюни в поцелуйном действе!
Когда Билл тяжело поднялся с колен, он увидел, что Император и не подумал вернуться на трон, а совсем наоборот — стоит в центре беспорядочно движущейся толпы актеров. Конвой куда-то исчез. Билл с беспредельным удивлением таращил глаза, глядя, как кто-то снимает с Императора корону, сует ее в ящик и уносит куда-то.