Ей просто сказали, чтобы она зашла посмотреть новую квартиру Банни.
Кэйт с этим была согласна. В сюрпризах есть всегда что-то садистское, но Барби заявила:
— Нет, надо, — и она села с ней рядом на диван синего цвета.
Фактически все в новой квартире Банни было синим, и почти все приводило в ужас. Кэйт забыла, что никто в Бруклине южнее Проспект-парк ни в грош не ставил антикварные вещи — все было либо новым, либо просто хламом. Она считала ярко-синий гарнитур гостиной, обитый дамаском, новым хламом, но все охали и ахали, обязательно обходя новый семейный очаг Банни перед прибытием Бев. Даже Эллиот, не только дальтоник, но и человек без особого вкуса, выгнул брови от изумления при виде мутного зеркала в раме с золочеными херувинами и светильников «Мьюзеум Шоп» с античными бюстами под абажурами. Как бы то ни было, Брайс был в экстазе.
— Как у Пикассо, — бормотал он Кэйт и Эллиоту. — У нее свой голубой период.
Стены были переливчато-синего цвета: голубого в стиле Мадонны в хозяйской спальне и ярко-синего в гостевой спальне. Ванные, одна целиком, другая наполовину, само собой, тоже были синими. Одна из них была украшена барвинком и виноградными лозами, а зеленые в тон полотенца служили «важным цветовым акцентом», как объяснила Банни. Другая была декорирована орнаментом из темно-синих листьев — в готическом стиле.
— Мне хотелось для Арни сделать что-то более соответствующее мужчине, — сообщила она, хотя Кэйт не могла уразуметь, что особенного в этих темно-синих блестящих стенках.
— Я и не предполагал, что до сих пор еще делают готические орнаменты, — сказал пораженный Брайс.
— Да. Мне пришлось заказывать это он-лайн, — призналась Банни.
Но Кэйт не только осматривала квартиру, но и приглядывалась к своим друзьям. Они вели жизнь, в которой неизбежно были дети, родительские собрания, семейные праздники, поездки в «Диснейленд» и вся эта кутерьма вокруг рождественской елки (или хануки). Она гадала, покинет ли она когда-нибудь свое гнездышко, свитое на Манхэттэне, и, если да, что могло бы его заменить. Во всяком случае, перспектива отправиться в Остин и лишиться своих манхэттэнских и бруклинских друзей не слишком привлекала. По крайней мере, когда она встречалась со Стивеном, она не сомневалась, что ее будущее, если о таковом имело смысл говорить, будет связано с Нью-Йорком.
Поскольку Бев уже оправилась после сюрприза, гости получили возможность наброситься на блюда с закусками. Накрытый обеденный стол и буфет (тот и другой с небесно-голубыми скатертями и соответствующими салфетками) выглядели впечатляюще. Все — от блюда с четырьмя разновидностями сливочного сыра до салата с пастой, тайского сате, канапе, канноли — было представлено тут в невероятном изобилии. Эллиот взял тарелку и счастливо вздохнул.
— Мне здесь нравится, — заявил он.
— Упс! У него новый размер талии, — сообщил Брайс, ласково пошлепав Эллиота.
Казалось, все, за исключением Бины, были безмерно довольны собой. Кэйт не хотелось выслушивать очередной дифирамб обаянию Билли Нолана, и поэтому она немного избегала ее. Но, похоже, в том не было необходимости: Кэйт поняла, что Бина сама ее избегает. Она сидела с полной тарелкой рядом с одной из кузин Бев, но не разговаривала и не ела. Только четырехлетнему племяннику Бев, сидевшему на полу и покорно жевавшему все, что запихивали ему в рот бабушка и мама, удалось вызвать улыбку на ее губах.
— Отлично. Перейдем к делу, — сказала всем Барби, когда оживление вокруг еды несколько притихло. — Открываем подарки! Открываем подарки!
Все, кроме Бины, зааплодировали в знак согласия. Кэйт наблюдала за ней, пока открывалась коробка за коробкой.
Все подарки были открыты, и мама Бев барахталась в горе упаковочной бумаги, словно в куче осенних листьев. Бев держала крошечный свитер и маленький чепчик к нему.
Кэйт прикоснулась к вязанной вручную вещи, и вдруг на нее неожиданно и так неостановимо нахлынула волна чувств, что она снова села. До сих пор непонятно, почему беременность Бев для нее означала лишь растущий живот, несколько необычных платьев, какие-то жалобы. Но теперь, прикоснувшись к маленькому свитерку, Кэйт наконец поняла, что очень скоро у Бев и, конечно же, у Джонни появится маленький человечек, которого можно любить и заботиться о нем всю оставшуюся жизнь. Кэйт почувствовала себя настолько далекой от всего этого, что слезы зависти и отчаяния подступили к глазам. Она была вынуждена отвернуться, чтобы никто не заметил этого внезапного всплеска эмоций.