Арнольд. Мне надоела твоя чушь об евреях, Виковский. Знаю, что ты можешь сделать из меня котлету, но твоих насмешек я больше не потерплю, ты понял?
Виковский. Еще как потерпишь. Перенесешь еще и не то. Давай, давай, выходи. Посмотрим, какой ты храбрый. Я выколочу из твоей задницы все таблетки алка-зельцер.
Хеннеси. Перестань, Ковский. Не все ли тебе равно какая у него религия?
Виковский. Не я это начал. Почему Эпштейн считает себя выше других и не выполняет приказы? Я больше не буду делать сто выжиманий из-за каког-то идиота. Если он не изменит своего поведения, я изуродую его рожу, и не посмотрю, какой у него нос — еврейский или нет.
Бросаются друг на друга. Ребята разнимают их.
Карни. Прекратите. Увидел Туми.
Появляется Туми в нижнем белье. Все становятся на вытяжку.
Туми. Что за чертовщина? Что здесь происходит?
Хеннеси. Ничего, сержант.
Туми. Как ничего? Я слышал какие-то угрозы, крики. Кто-то обещал изуродовать рожу представителю национального меньшинства? И ты еще говоришь мне, что здесь ничего не происходит?
Хеннеси. Да, сержант.
Туми, Сначала выспись… паренек, а потом отвечай. А чтобы сон у тебя был крепким, тебе надо как следует поработать на ночь, чтобы почувствовать усталость; а потому СТО ВЫЖИМАНЙЙ! На пол, собачья морда, считай, чтобы я слышал!
ХЕННЕСИ ложится на под, быстро делает выжимания.
И если я еще услышу в вашем взводе расовую перебранку, то какому-то безмозглому подонку придется выгребать чайной ложечкой коровье дерьмо. Особенно, если я такое услышу от поляка! ГАСИТЬ СВЕТ!
Тут же гаснет свет. Небольшое световое пятно высвечивая Юджина.
Юджин.(в зал) Виковский мне никогда не нравился, а после сегодняшнего вечера я его просто возненавидел… Но больше всех я ненавидел самого себя за то, что не встал на защиту Эпштейна, такого же еврея, как я. Возможно, я боялся Виковского, возможно, еще и потому, что Эпштейн сам затеял ссору, А раз они оба меня не трогали, то я решил сохранить нейтралитет… ну, как Швейцария… Потом я записал в свои мемуары желания ребят на случай: если их убьют на войне. Я не собирался кому-либо показывать свои записи, и все же мне было немного стыдно, что я выдавал их тайные, сокровенные мысли…
Единственному человеку, вероятно, сейчас было хуже, чем мне — это Хеннеси на полу. ХЕННЕСИ (делая выжимания). Сорок один… сорок два., сорок три… сорок четыре… сорок пять…
Неделю спустя.
Туалетная комната. СЭЛРИДЖ и КАРНИ заканчивают процесс бритья. КАРНИ причесывает волосы. Все в тельняшках, в шортах.
Сэл. Увольнительная — сорок восемь часов! Вот уж под-жару! Интересно, сколько девчонок можно пропустить, если, скажем, на одну четыре часа? Это значит… хм… (Подсчитывает.) Уф, сколько баб!..
Хеннеси. Будь осторожен. Ты знаешь, что можешь получить?
Сэл. Знаю. Большой кайф.
Входит ВИКОВСКИЙ, он страшно зол.
Виковский. Сукин сын! Вот гадина!
Сэл. Что случилось?
Виковский. (показывая, пустой бумажник). Кто-то вчера вечером шарил в моем сундуке. Очистил бумажник. Забрал мое жалованье до последнего цента. Шестьдесят два доллара. Подонок!
Карни. Почему ты думаешь, что деньги украли? А если ты их сам потерял?
Виковский. Перед тем, как лечь спать, я все пересчитал. Я откладывал деньги, чтобы хорошо погулять в субботу и в воскресенье. Думаешь, я не догадываюсь, кто это сделал. Или это сделали двое?
Хеннеси. Как ты можешь сказать, что это ОНИ? А может быть кто-то из нас.
Виковский. Кто же из вас?
Сэл. Неужели ты думаешь, что я такой идиот, и скажу, что это я украл твои деньги?!
Виковский. Это сделал Эпштейн. Ясно. Он хочет мне отомстить за тот вечер.
Хеннеси. Возможно; он зол на тебя, но он не способен на кражу.
Виковский. А ты, Хеннеси, не суй свой нос. Ты что, один из тех ирландских евреев? Что я такого ему сказал? Ничего особенного. На моей родине мы все либо поляки, либо итальянцы, негры, китайцы. Ну и что? Какое это имеет значение? Пусть ты ирландский еврей. Что мне за дело?