Еще минуту тому назад зверь-птица сказал бы, что ему все равно, в каком виде к нему явится смерть. Он без страха воспримет любую ее форму, если это нужно Дьяволу и, ставшему раем для Грифона, антимиру. Только вот жизнь свою он продаст недешево: много погребальных костров придется зажечь людям прежде, чем в царстве Дьявола из уст соратников грянет: «Слава герою!»
Хотел сказать, да не сказал. В его разуме не осталось ничего, что могло бы побудить к выражению собственного Я. Все существо Фоша заполнилось ожиданием получения знания, которое доселе было недоступно ни одному из соратников хозяина антимира. Он почувствовал, что находится в состоянии, пережив которое сможет подняться над разумом всего человечества. Его полностью поглотила уверенность, что он не только познает суть происходящего на Земле События, но и останется свидетелем развенчания обожаемым хозяином усилий Создателя по исправлению добром разума, живущих на Земле людей.
— Ты быстро сделал правильные выводы! Ты у меня умница! — похвалил Фоша Дьявол. — Схватил главное, потому сразу и отбросил все несущественное. Не о смерти следует думать, а о том, что превратит твой разум в мусор Вселенной. Таковым может быть только ПРЕЗРЕНИЕ. Не бойся, не мое, и даже не всего антимира. Оно невозможно. Я действительно буду вынужден убить тебя, прежде чем ему удастся опорочить носимую тобой частицу моего разума.
Дьявол почувствовал в своих словах некий налет фальши. Как всегда, ему хотелось выглядеть всемогущим. Но сейчас этого не требовалось. Сейчас был другой случай. «Не стоит, — рассудил он, — демонстрировать свою решительность и всесилие тому, кто в этом и так не сомневается. Пожалуй, больше нет необходимости терзать разум Грифона полунамеками и недомолвками. Ожидание обещанного не должно длиться долго. Самое время раскрыть Фошу тайну его избранности. Ведь он единственный, кто…»
В этот момент разум зверь-птицы развернул Фоша в сторону антимира. Он впервые увидел его с Земли. Увидел, потому что так захотел Дьявол. Не в его правилах было делиться тайной с тем, кто воочию не насладился мощью и красотой его творенья. А это было действительно так. Глазами подобное воспринять невозможно. Только разум, которому Дьявол предоставил возможность прямого общения с ним, способен увидеть в бесконечности пространства-времени потрясающую игру световых гамм, порождаемых игрой энергии зла. Эта энергия, составляющая несущую конструкцию антимира, пульсировала мощью энергий миллионов галактик, значительно более обширных по составу звезднопланетарных систем, чем Млечный путь. Но вся она принадлежала лишь одному разуму. Самому прекрасному для Фоша. Разуму Дьявола.
Энергия постоянно пульсировала, порождая волновые выбросы протуберанцев разума. Она как бы атаковала Вселенную, выказывая явное недовольство соседством со своей прямой противоположностью — энергией добра. Последняя виделась Фошу сплошной черной бесконечностью, пытавшейся настойчиво, но, как ему казалось, безуспешно накрыть холодом своей враждебности мир, который он готов был защищать даже ценой своей жизни.
— Какая красота! Какая бесподобная мощь! — восхищенно подумал Грифон. — Вот как, оказывается, организована Вселенная. И я служу, вернее, мне доверено служить, тому, кто реально владеет ее управлением! Выходит, мое существование не столь уж и бессмысленно. А коли так, то оно вечно, пока Я верно служу хозяину, сколько бы добро ни утверждало, что верность и зло — вещи несовместимые. Служу, прежде всего, хозяину и уже потом, если он прикажет, его антимиру и соратникам.
— Все, Фош! Хватит! Дальнейшее созерцание всего антимира излишне. Избыток восхищения родным домом — это непростительная эмоция, расслабляющая концентрацию разума. Тебе направлено… посмотри последний раз в глубь Вселенной, …послание. Видишь волну энергии, мчащуюся в направлении твоего разума по тому же переходу, которым ты был отправлен на Землю?
Грифон почувствовал, как несвойственная, никогда прежде не ощущаемая им внутренняя сила начала поднимать его над холмами Галилеи, до предела обострив в нем чувственную восприимчивость разума.
— Вижу, — едва выдохнул он, потому что горло сдавил спазм, покидающих его разум эмоций, от сопричастности к делам великого разума антимира.
— Ну, раз видишь, принимай! Больше никаких отвлечений. Я начинаю раскрывать посланное тебе знание об одной из тайн антимира.
Ты посвящаешься в него, потому что Я уверен: оно никогда не покинет твой разум. Этим знанием ты будешь помечен навечно. Ему никуда от тебя не деться. Ведь твой разум не просто принадлежит мне. Он — полностью мой. И не по праву властителя. Он — мой по сути его происхождения в тебе — звере, давно носящего черную метку Бога. Ты — форма, в которую Я на время поместил частицу себя. Но форма особая, аналога которой Я не смог найти в антимире. Только уникальность твоего естества среди всех моих соратников позволила мне решиться на соединение тебя с моим разумом. Сейчас ты — это Я в тебе. Не весь, конечно, а только как выбор всех, как микрон моего разума, которому по силам решить задачу пока не познанного мною НЕЧТО.
Выработанный Дьяволом и неукоснительно соблюдаемый им жанр диалогов с соратниками требовал от него паузы, разбивающей на этапы отделение от себя знания. В глазах собеседников это придавало разуму Дьявола обстоятельность, весомость, ощущаемую значительность и вдумчивую основательность. Никто из когда-либо вступавших в диалог с Дьяволом не сомневался в величии его разума, хотя само это понятие для них оставалось абстрактным. Соратники привыкли, скорее, безоговорочно признавать, а не ощущать величие создателя антимира. Через более же конкретные, а точнее, осязаемые их разумом понятия, они проникались к нему безусловным доверием, ставящим непреодолимые преграды возникновению сомнений сказанному или поручаемому им величайшим изгоем Вселенной. Дьявол знал это и сознательно стимулировал в ходе диалога с соратниками, прежде всего, не понимание излагаемого им, а впечатление собеседника от соприкосновения с его разумом. И ни разу он не огорчил себя неудовлетворенностью результатами от оказанного на разум беседующего с ним соратника воздействия. «Готовые на все» должны были не столько понимать его, сколько доверять ему. Раз услышанное им от Создателя: «Доверие определяет понимание, а не наоборот» — навсегда отвратило в нем потребность в понимании соратниками его мыслей и действий. По этим соображениям символом веры в антимире он сделал доверие всех и каждого его разуму. Он в своем мире ставил задачи как истина зла и сам же толковал при необходимости эту истину. Ее не надо было понимать, в нее следовало только верить и… доверять тому, кто ее олицетворяет.
Сейчас на Земле находился тот, кто в идеальном виде соответствовал качествам, которые хотел бы видеть в своих клевретах Дьявол. «Но даже ему, — посчитал Дьявол, — принимающему передаваемое знание на веру, очевидно, требуется передышка. Не от веры в сказанное мною, а от тяжести знания, которое пришло к Фошу с этой верой». Он не остановил поток знания, стремительно заполняющего разум зверь-птицы. Дьявол сделал все гораздо проще. На время, данное Грифону для передышки, он оставил принятое им знание без своего разъясняющего комментария.
Фош не просто растворился в окутавшей его энергии знания, передаваемой Дьяволом. Он начал, вдруг, отчетливо осознавать, что ему дано понимание того, что недоступно разуму всех, кто внимательно наблюдал за ним через ворота антимира. Ощутил он это, потому что перед ним не возник вопрос о его собственной уникальности, благодаря которой Дьявол поднял инстинкты зверя над разумом всех. «Какие…, — решил он, — …могут быть вопросы к разуму, который разговаривает сам с собой! Тем более что сам с собой ведет диалог Великий разум хозяина антимира. Меня ничуть не унижает, что мне выделена роль промежуточной формы, в которую хозяин поместил эмбрион своего разума. Пусть, может быть, не навсегда, всего лишь на время. Но укажите мне в кругу его соратников хотя бы одного, кто не был бы счастлив таким унижением. Достоинство не теряется, если тебя отсекают от массы подобных, наделяя при этом возможностями разума, воплощенными в абсолютную власть истины. Неосуждаем и непринижаем принявший от великого его часть. Какова бы при этом ни была выделенная ему повелевающим разумом роль».