Дьяволу показалось, что кто-то выводит его из области размышлений о страхе, настойчиво вонзая ему в разум слова: «ошибка», «рок», «ошибка», «рок», «ошибка»… В антимире на подобное вмешательство в размышления властителя вряд ли кто-либо решился. На такое способен был только его собственный разум. — Ну, да! Конечно, — отбросив в сторону возникшее напряжение, успокоил себя Дьявол, — это мой разум в Грифоне зацепился за главное, определяя его точно так же, как Я сам. Вот все и слилось в одну точку, в одну, акцентированную на главном мысль.
— Пришел черед, наконец, поговорить и о ней — этой самой ошибке. И все. На этом, пожалуй, закончим, — по-прежнему, не отпуская от себя разум Фоша, принял решение Дьявол. — Еще с первого упоминания о ней, избегая скоропалительности и несвоевременной однозначности ответа, — начал он, — в самом истоке передаваемого мной знания, Я почувствовал томящее тебя желание задать мне вопросы: «О какой ошибке, хозяин, может идти речь, если всеми моими действиями руководит твой разум? Разве он не настолько велик, чтобы исключить любые просчеты в им же выстроенной последовательности действий своего посланника? До сих пор ты вел антимир к победе над человеческой душой безошибочными путями. Слезы по этому поводу в реальном бытие Создателя никто, разумеется, не льет, но и громогласия литавр, славящих знаменательные победы истины добра, пока во Вселенной не слышно. Почему же тогда ты столь озабочен возможностью совершения твоим-моим разумом ошибки? Не мелкой или крупной, не локальной или преходящей, а именно — роковой. Неужто, нависшая угроза выше сил САМОГО, а значит, твоего вселенского могущества?»
Дьявол не стал обращать внимание на реакцию Фоша, пребывая в уверенности, что дословно воспроизвел блуждающие в голове Грифона вопросы. Они не могли вызвать ни смущения, ни удивления в разуме зверь-птицы. Такого не происходит, когда один и тот же разум говорит и внимает сказанному одновременно. Они могли привести только к единственному, самому нежелательному последствию: оставленные без убедительного ответа, вопросы, как правило, стремительно перерастают в логические загвоздки и затем, преобразуются в логический тупик разума. А это уже — непознаваемость, неизбежным попутчиком которой становится гнетущая разум боязнь неведомого. Она поражает обе стороны разума — ту, что ставит вопросы, и ту, которая на них не имеет ответа. Нередко — смертельно.
Ответ был готов уже давно. С того самого времени, когда Дьявол отделил от своего разума душу вместе с жившим в ней страхом перед Создателем. В оглашении ответа не было бы нужды, ему предназначалось навсегда оставаться тайной царя антимира, не приди на Землю СОБЫТИЕ. Пока оно также виделось Дьяволу тайной. И следовало пожертвовать своими секретами, чтобы узнать неведомое НЕЧТО САМОГО.
Фош ждал ответа. Ждал смиренно, восхищаясь искусством предвидения хозяина. Одновременно его наполняла благодарность за предоставленную возможность не срамить свой разум вопросами к тому, кто их за него сформулировал и, безусловно, окончательно решил. «Великий разум не ставит вопросов, не имея на них ответа! — как заклинание постоянно произносил Грифон. — Меня не страшит ни один из мыслимых вариантов ответа хозяина, потому что уже познанное мной вывело мой разум за пределы страха смерти. Придет она — встречу достойно, от кого бы она ни была прислана, какую бы форму ни имела. Страха перед ней не будет!»
— Все. Пора, — приказал себе Дьявол, решительно отсекая тем самым остатки неуверенности в необходимости раскрытия тайны ошибки, поджидающей Грифона внутри сферы СОБЫТИЯ. — Ему больше не требуется проверка каким-либо из моих бесчисленных знаний. Он уже понял, что идет на заклание, а теперь должен поверить, что надежда на успешное возвращение в антимир, столь же реальна, сколь и бесперспективна. Впрочем, это уже неважно.
Фош, мой преданный, прекрасный, умнейший не зверь — зверь! Ты не можешь не совершить ошибку, потому что она и есть все наше существование: мое, антимира и всех, как это ни кажется абсурдным, кто заполняет реальное бытие. Мы знаем, что Вселенную создал ОН. Но кто ОН, из чего состоит, как выглядит, чем мыслит — для меня, не говоря уже обо всем другом разуме пространства-времени, остается и, наверное, навсегда останется неразрешимой загадкой. Я — единственный, кто был наиболее близок к НЕМУ. Я безгранично вместе со всеми верил и любил того, кого мой разум повелел мне называть Богом, Создателем, Творцом, Всевышним. Меня поражала мощь ЕГО разумотворящей энергии, и в то же время сгибала перед НИМ тяжесть непознаваемости ее исходного начала. Мы часто общались. Мне даже даны были мгновенья встречи с НИМ. Однако Я до сегодняшнего дня не могу воспроизвести в своем разуме ЕГО образ. Я видел и слышал Бога, но кто или что это было, сказать не берусь. ОН настолько возвысил меня над всеми, что Я почти стал отражением ЕГО Разума. Но и это не приблизило меня к определению образа НЕЧТО, владеющего и повелевающего нашим разумом. Поэтому Я восстал. Не против Бога. Это легенда для ангелов и людей. Глупо выступать против того, кого не может представить в реальном материальном или духовном воплощении твой разум. Я поднялся против системы отношений, созданной Богом в своем Доме. Мне претило, что все, кто его населял, должны были верить и склоняться в любви и почтении перед тем, кого их разум не представлял, а потому считал непознаваемым. Может быть, тот, кто создал НАЧАЛО ВСЕГО, и был абсолютно прав в решениях своего величайшего РАЗУМА. Но меня-то ОН не спросил, хочу ли Я этого, и нужно ли это тем, кого, кроме меня, ЕМУ понадобилось сотворить во имя СВОЕЙ СЛАВЫ.
Восстал не только Я. Рядом стоял возмущенный разум соратников. Это была практически непобедимая сила, потому что в ней жила объединяющая всех идея. Значит, наш разум был мощнее тех, кто обладал только верой в никем не представляемого Творца. Так мы считали. Оказалось — зря. Мы уже тогда совершили ту ошибку, о которой Я предупреждаю тебя сейчас. Только предупреждаю.
Дьявол оглянулся на соратников, до сих пор считавших, что их победили просто количеством, а не превосходством разума ангелов, оставшихся служить Создателю. Увидел, сколь напряженно они пытались понять причину его сосредоточенности на ушедшем к людям Грифоне. На всякий случай, отделил себя от них еще одним слоем непроницаемости в свой разум. И обреченно добавил: «Исправить ее, а тем более устранить, Я не в силах».
— Не понял?! — вырвалось у Фоша.
— Еще бы! Я сам не сразу это понял. Ясность пришла только потом, когда Я начал олицетворять собой все, что ни при каких обстоятельствах не станет элементом сущности САМОГО. Как мне это удалось — знание совершенно из другой области и не предназначено для тебя. Я понял то, на что, к сожалению, пока не в состоянии воздействовать. Сосредоточься! Сейчас ты узнаешь главное.
На какой-то миг в его разуме мерцнула мысль, что Грифон не очень-то горит желанием узнать это главное. Дьявол не дал ей развиться. Он никогда не оставлял шансов уйти в сторону тому, кто, хотя бы случайно, один раз, мельком подумал, что во Вселенной имеются и другие истины, кроме божественных. А Фош об этом не задумывался. Приняв разум от Дьявола, он превратился в несгибаемого бойца этих истин, а потому должен был узнать всю правду до конца.
— Ошибка наша, а теперь она может стать и твоей, что мы не знаем, против кого боремся. Наша борьба устремлена на того, образ которого порожден моим и соратников разумом. Этот образ — абстракция в форме достаточно расплывчатого определения — «Бог». Мы прекрасно знаем всех, кто окружает и защищает главную силу противостояния антимиру. Знаем не просто поименно. Нам известна их сущность (сами когда-то были такими) и все возможности данной им САМИМ души. Они не многолики. Они конкретны и потому понятны. От этого они не перестают быть опасными для антимира, но им можно противостоять. Реально и эффективно. С абстрактным же образом Бога так не получается. Мы фатально ошиблись, когда, восстав, ударили в то, что оказалось лишь силой воздействия на наш разум, а не реально осязаемым обладателем этой силы. Ошибка превратилась в роковую, когда Я понял, что мы противоборствуем лишь одной из форм этого воздействия. А другие — еще не были ИМ задействованы и ждут своего часа. В каком виде они проявятся, предназначены для нас или кого-то другого, когда этот час наступит — оказалось выше понимания моего разума. Невозможно представить себе сущность, способную проявляться в бесконечном количестве форм. Значит, и воевать с ней, постарайся это понять, Фош, именно с ней, сущностью, которая существует только для себя, которой не нужно развитие через воплощение в материю или дух, ибо она сама порождает развитие, — бесполезно, а для разума — гибельно.