Ну, так что же, значит, вгрызаемся в предмет и тему встречи?
— Да! Не тяни более! У тебя есть все для неотразимой атаки! — поставил точку разум.
Дьявол не стал говорить, принятое в таких случаях: «Будь, по-твоему!» Зачем? Он же обратился к собственному разуму за подтверждением правоты, им же выдвинутых идей. Речь не шла об экстренной помощи, мечущейся в ее поисках воле зла. Вместо этого, он, неуступчиво глядя на ЕГО ВОЛЮ и стоящий за ним Крест, отчетливо, насколько позволяла сила истины зла, произнес:
СЫН БОГА мертв для людей!
На поле нейтральности его слова были слышны столь же внятно, как и недавно пронесшееся над ним эхо голоса Спасителя.
— Ну, что же так скромно о своих заслугах?! — услышал он в ответ от ЕГО ВОЛИ, заступившего одновременно с ним на вахту содержательной части диалога. — Я думал, что твои амбиции простираются шире. Скажем, хотя бы до констатации не менее важного для антимира достижения, что с ЕГО смертью СОБЫТИЕ исчерпало себя, перестав служить для души человека родником истины добра. Думаю, правда, что твой разум вполне способен и на другие вариации. Так ты не скромничай. Я — весь внимание.
— Скромность — это не ко мне! Это — ваше достояние. Вы уж лучше примерьте сами на себя то, чем заставляете прикрывать рабское поклонение ангелов и людей воле вашего разума. Мне как-то роднее ответственность и четкость.
— Неужто?! Это при твоей-то гордыне!
— Гордыня делу не помеха! В нее в моем мире облачена истина, которой САМ назначил во Вселенной положение изгоя. Истина же, какой бы из миров она ни представляла, без этих качеств не существует. Выходит, что и гордыня вправе заслуженно носить на себе ордена истины. А еще складывается, что и разуму изгоев не чужд тот же набор рабочих качеств, что и разуму, как вы любите выражаться, истинно божьих тварей. Ты не раз убедишься в этом, если не будешь постоянно превращать разговор в щипки того, к чему, как Я вижу, вычурно неравнодушен. Завидуешь что ли? Не скромничай, скажи! Мой ресурс гордыни неисчерпаем. Могу поделиться. По дружбе. Хотя о ней лучше не упоминать. Меня совершенно не тянет снова впасть в благодушие балагура, о недопустимости которого на встрече зла и добра предупредил голос, принявшего нас поля.
Дьявол специально не признал услышанное эхо голосом Спасителя. К этому признанию он рассчитывал подтолкнуть первого ангела. Вот тогда его победа над ним могла подняться до ранга окончательной, потому что была бы одержана в присутствии и при гласной поддержке СЫНА БОГА. Одержав верх над разумом этого дуэта, он оставался один на один с САМИМ, которому в борьбе с хозяином антимира уже не на кого было положиться. Заключение договора Создателя со злом о разделении власти во Вселенной становилось для Дьявола реальностью. Промежуточной. Как завершение первого этапа плана по захвату всякого, что вышло когда-то из НАЧАЛА ВСЕГО.
Соображений по второму этапу у него не было. К нему еще надо было подойти, не превратившись стараниями САМОГО, Спасителя и ЕГО ВОЛИ в посмешище, а не властелина Вселенной.
— Ты бы оставил мою гордыню в покое. Ее трогать рискованно, — продолжил Дьявол, стараясь с этого эпизода закрутить всю дальнейшую интригу диалога. — Гордыня зла оказалась намного сильнее нужды человека в животворящем добре. Взыграв в разуме людей, она стала причиной их отказа от присутствия Богочеловека на Земле. Скажу больше. Во всей красе невосприятия истин, принесенных людям СЫНОМ БОГА, она проявилась в разуме именно избранного БОГОМ-ОТЦОМ народа, а не тех, кому он позволил тиранствовать над ним, развлекая душу красочным поклонением идолам, поднятым до уровня Богов. Гордыня — это непокоренное САМИМ мужество зла. Я наполнил им души людей в количестве, оказавшемся достаточным, чтобы человека не согнул страх, когда возгордившийся разум повел его на убийство СЫНА БОГА.
— Хочешь сказать, что не ты и клевреты убили Спасителя, — как-то по-обыденному, без особой заинтересованности в ответе, спросил ЕГО ВОЛЯ.
— Конечно не мы! Какой смысл абсолютному злу убивать того, чья смерть становится подтверждением вечности ЕГО жизни?! Заметь — вечности ЕГО жизни, а не человека. Для нас, антимира, нет никакого смысла, потому что у БОГА, единосущного САМОМУ, смерти быть не может. Если Спаситель — БОГ, то БОГА мы не убивали. Нельзя же совершить то, чего нет в природе бытия!
Другое дело, коли Спаситель еще и человек, отделивший себя от людей правом толковать истину и добра, и нашего зла. Здесь мы через свое естество переступить не смогли. Никто иной, как САМ, вынудил нас в него обратиться, поддерживая СВОИМ молчаливым согласием все, что совершает зло на Земле. Раз уж так сложилось, то нам пришлось обеспечить условия, когда смерть одного спасла от закабаляющего добра всех. Сделать это было несложно. Мы, когда-то предложили людям, не навязывая, украсить их, обедненную добром душу, одной из драгоценностей сущности антимира — гордыней. Дар человечеством был принят с воодушевлением, переходя от поколения к поколению, как неотторгаемая от души и разума реликвия. И когда СЫН БОГА, раздразнивший и оскорбивший людей своей человеческой непорочностью, решил выбросить из души человека эту сущность, люди убили ЕГО как обыкновенного преступника.
Вины антимира в этом убийстве нет. Спасителя убили те, для кого наша истина стала реальнее вечной жизни и вечного царства БОГА. Может быть, БОГУ они бы и поверили, а человеку — никогда! Спаситель сам спровоцировал СВОЮ смерть. ОН совершил, по моему разумению, недопустимое, придя к людям не как СЫН БОГА, а как человек, пожелавший стать царем людских душ. Оказалось, что божьи твари не выносят, когда рядом с ними появляется подобное им по плоти существо, но мыслящее и идущее по жизни как воцарившийся на Земле БОГ. Таких они убивают. Прилюдно! Не тая от других свое смертоносное действо.
Захваченные временем СОБЫТИЯ, люди показали, что живые, осязаемые БОГИ человеку не нужны. Они страшат его и мешают жить так, как указывают ему несовершенный разум и, уже проданная нам, билонная душа. Человеческая гордыня готова мириться с явлением людям пророков, но не с Богочеловеком, повергающим ее в прах своими истинами. Она отрицает, не признавая, и эти истины, и, спустившегося с небес спасать людские души БОГА, неизвестно зачем принявшего образ человека. Так что, не следует смеяться над гордыней. Ее сущность, а не звери и природа, сделала жизнь человека опасной. Не только для себе подобных, но и для Божества, пожелавшего оказаться в людском естестве.
В глазах гения зла забегали те дьяволинки, которым он разрешал проявиться в моменты ощущения, что противнику не оправиться от нанесенного удара. В них играла шальная мысль превратить сказанное в восклицательный знак, которым бы он с удовольствием закончил, начавшийся диалог как исчерпавший свои предмет и тему. О чем говорить, когда к нарисованному им отношению человека к Спасителю добавить, по его убеждению, было нечего. Загоняя внутрь разума издевательский смех победителя, он продекламировал себе те последние слова, которые бы произнес, перешагивая кромку поля нейтральности для возвращения в небытие антимира. «Можно бесконечно обсуждать, кто и почему убил Спасителя, — неслось по главной мыслительной магистрали разума Дьявола, — но это ничего не изменит в непреложности факта ЕГО предательства и безжалостного убийства людьми. Сколько бы человечество, затем, ни обеляло себя раскаянием, пока, ничто не подтверждает, что, реши Спаситель снова оказаться среди людей, ему будет уготована прямо противоположная человеческая судьба.
Опять убьют, после чего очередные тысячу лет будут рыдать и каяться в совершенном грехе. Рыдать — показно, а каяться — ложно. Вот и вся правда. На горе добра — не ложная !».
Дьявола снедало нетерпение презрительно бросить эти слова сатрапу БОГА немедленно. Очень уж ему нравился, окрашенный ими заключительный вывод: короткий, четкий, сухой, как щелчок хлыста, рассекающего на лоскуты кожу человека. Он бы их обязательно выпалил, имей его разум неоспоримое подтверждение, что смерть Спасителя не была заранее спланирована САМИМ, а люди не исполняли роль слепого инструмента Божественной воли. Ей, когда она проявлялась, ни человек, ни ангелы противостоять не могли. И если воля БОГА впрямь была явлена Богочеловеку и людям, то все представленные хозяином антимира аргументы становились ничтожными и тщетными, сводимыми к очередному пасквилю зла на человечество.