— Юсси, ты гений! Ведь это же нормальный, цивилизованный вариант?…
… Держа в дрожащей руке самодельный белый флаг, я медленно, стараясь не делать резких движений, приближался к дороге.
На ней, засыпанные снегом, стояли колонной замершие без топлива русские Vickers-vaunu,[88] развернувшие свои оставшиеся без снарядов пушки в сторону опушки леса; рядом с распахнутыми печально дверцами замер грузовик, в кузове которого бессильно задрал вверх стволы зенитный пулемет, а вокруг него из-под снежка желто поблескивали целые курганы стрелянных гильз; у морды убитой лошади лежит сломанная гитара (а у лошадки сзади уже вырезано пол туши…конину, что ли, они тут едят? Фу, какая гадость…[89])
Между машинами виднелись снеговые ямы, закрытые сверху на манер шалашей жердями и еловыми лапами. Из этих ям смотрели на меня почерневшие от усталости, обмороженные юные лица русских солдат.
Мне навстречу вышел худой, очень молодой русский офицер, на рукаве шинели которого была нашита красная звезда:
— Политрук Иванов! Вижу, Вы собираетесь нам сдаться? — на прекрасном финском языке нагло спросил меня он.
Я аж от неожиданности оторопел…
— Да вроде нет… это Я хотел вам предложить…
— Переговоры закончены. Нам это не интересно! — сухо промолвил Иванов.
— Нет, нет… погодите…, — невнятно забормотал я, переходя на русский. — Вы не поняли! Мы предлагаем вам почетно, с оружием и знаменем в руках, уйти к своим! Но всю тяжелую технику вы нам оставите, в исправном, разумеется, состоянии…
— А всю техническую документацию на эту технику Вам часом не оставить? — с интересом спросил меня политрук.
— Да, да! Конечно, оставить! И если кто-либо из технических специалистов захочет… ну, вы меня понимаете… то мы…
— Бочка варенья и корзина печенья! На меньшее я не соглашусь. — Твердо и совершенно серьезно вполголоса сообщил Иванов.
— Что? А, шутка… ну да, конечно, мы готовы снабдить вас продуктами на дорогу, теплой одеждой и…да! Мы вам денег дадим!
— Ух ты! — обрадовался политрук. — Настоящих?
— Конечно, настоящих! Хотите, финскими марками, хотите, мы заплатим вам иной валютой…
— Валютой, это очень хорошо! А непальские пайсы у вас есть? — с энтузиазмом потер руки русский.
— Чего? — не понял я.
— Ну, монеты такие, квадратные! С дыркой посредине.
— Зачем с дыркой?
— Видимо, чтобы деньги в связки вязать? — предположил Иванов.
— Нет, пайсов нет… но зато есть фунты стерлингов!
— Очень жалко! Но фунты стерлингов у меня в коллекции уже, конечно, имеются. Так что гибнет наша коммерция…
— Не понял?
— Да чего тут не понять-то! Суккси виттуун …,[90] — и политрук мило покраснел.
Одного я так и не понял: но почему ТУДА мне надо обязательно ехать на лыжах? Это что, у него такой юмор, что ли?
Запись расплывшимся карандашом
(«— Раненые умирают., — тяжело вздохнул политрук Саня. — Может, мы попробуем как-нибудь с белыми договориться, чтобы они их пропустили, а? Гаагская конвенция… как же там? Стороны обязаны обеспечить защиту, уход и гуманное обращение с ранеными и больными военнослужащими неприятельских армий, а также обеспечить покровительство и защиту санитарным формированиям (транспортам, госпиталям и санитарным отрядам), бомбардировка и обстрел которых категорически запрещается. Лица, входящие в состав санитарных формирований, при захвате противником, не являясь военнопленными, должны пользоваться обращением не менее благоприятным, чем последние, и должны быть немедленно отпущены, как только это позволят обстоятельства…, — наизусть процитировал начитанный политрук Иванов.
— Угу., — мрачно ответил ему я.
— Да уж., — не менее мрачно согласился он.
Тускло коптил кусок телефонного провода, освещая наши осунувшиеся лица… Сегодня каждому выдали по небольшому куску жесткой вареной конины… и все. Потому что перебои с продуктами начались еще задолго до того, как нас тут в котел зажали.
«Эх, Ройзман, где твои крабы?» — печально подумал я. И тут же вспомнил сваленные под откос сизые бараньи туши, которые лениво клевали обожравшиеся вороны.
Кстати, конина тоже стремительно заканчивалась. Дивизия — то у нас не простая, а механизированная! Лошадей совсем мало, и то, в полевом банно-прачечном отряде…
День, максимум два… и есть станет совсем нечего. Бойцы потихоньку начали варить кожаные ремни. А в штабе у Котова уже давно закончилась икра и ананасы… да, всем сейчас тяжело.»)
Перехваченная радиограмма красных:
«Положение тяжелое, помогите всеми средствами. Путь отхода отрезан, пробиться не могу. Сообщите, когда и будет ли помощь.
Котов, Пархоменко»