— Проходите, не задерживайтесь, через эту «вертушку» и главное — пропуск взять не забудьте! Выходить будете через эту же проходную, через другую Вас просто не выпустят. На выходе пропуск сунете вон в ту щель, и время Вашего выхода отметят автоматически… — продолжал наставлять меня Вершинин.
— Как это автоматически? — не понял я.
— А вот этого я и сам не знаю! Машина у них есть хитрая! Табулятор называется. Ведет учет рабочего времени… Поди, тоже колбасники придумали![27] Впрочем, дайте-ка Ваш пропуск? Ага, у Вас, как и у меня, «вездеход». Значит, войти и выйти Вы можете в любое время…
— А остальные пролетарии, что — не могут? — изумился я.
— Разумеется, нет. Войти могут только к началу своей смены, и выйти только после её окончания…Или с разрешения мастера, письменного, само собой.
— Да, за что боролись? — фарисейски вздохнул я.
— Н-ну, это американская потогонная система, скопирована большевиками с заводов тамошнего фашиста Форда…
— А в других странах, что, не так? — поинтересовался я, поскольку за кордоном никогда не бывал.
— По-разному бывает … я вот на заводе Ситроена (который на самом деле, одесский жид Цитрон!) однажды подсобником работал. Так там у нас обеденный перерыв длился два часа. Возьмешь, бывало, в заводской кантине багет и литр сидра, сядешь в тенечке…хорошо-с! А на Путиловском только попробуй в рабочее время хоть глоток употреби — мигом вылетишь за ворота, и ни один профком за тебя не вступится!
Обсуждая насущные проблемы международного рабочего движения, мы вступили на закопченный заводской двор…Впрочем, слово «двор» здесь совершенно не годилось. Между огромными, вздымающимися под самые угрюмые снеговые тучи красно-кирпичными цехами пролегали не то что улицы, но настоящие шоссе и целые проспекты, над которыми тесно нависали изогнутые арки разноцветных трубопроводов, кабелей и целые покрытые шифером воздушные галереи, под которыми змеились уходящие вдаль железнодорожные рельсы и серел заметаемый снежком асфальт…
Рявкнув клаксоном, длинную колонну рычащих моторами, тяжело нагруженных, так что оси прогнулись, грузовиков обогнал сверкающий черным лаком лимузин, за занавешенным шелковой шторкой которого мелькнуло надменное лицо человека в полувоенной фуражке, из-под которой торчали оттопыренные петлястые уши.
— Зальцман поехал (Зальцман Исаак Моисеевич, большевистский лидер, С 1938 года — директор завода «Красный Путиловец». Прим. Переводчика) (Не точно. С 1934 года завод носит имя коммунистического лидера, главы Петрограда Кирова. Прим. Редактора), мой крестный отец …, — усмехнулся Вершинин.
— Как же он может быть крестным, коли он еврей и коммунист? — не поверил я.
— Да вот так…Как меня из онкологического отделения Гааза снова перевели в расстрельный корпус Крестов, однажды забрел ко мне на огонек товарищ Лацис. И, поскольку мне уже было все равно ничего никому не рассказать (с дыркою в башке не очень-то чужие секреты разгласишь!) — показал мне чертежи новой советской капонирной пушки, конструкции товарисЧа красного инженера Маханова. Мол, как Ваше просвещенное мнение? Н-ну, я и говорю: бронезащита шаровой установки кажется мне выше всяких похвал, а сама пушка — точно, редкостное дерьмо. Он удивился — как так? Да она только что прошла весь цикл испытаний, две тысячи снарядов отстреляла?! А я говорю: не надо две тысячи! Чтобы понять, что окорок тухлый, вовсе не нужно есть его целиком. Давайте, говорю, сделайте еще только три выстрела — два на самую большую дальность при возвышенном стволе, а потом еще один — с максимальным углом склонения… И посмотрите, что будет! Лацис усмехнулся. Говорит — если не будет ничего интересного, я тебя сам, сволочь белогвардейская, исполню!
Да, проходит день, другой…Никто не идет. Вдруг, заходят в мою кутузку незнакомые конвоиры, берут меня под белы руки — и как есть, босого, расхлестанного, сажают в роскошный лимузин и везут на Завод…Вот, представьте, в огромном кабинете под сияющей люстрой в сто свечей на кресле красного дерева сидит, как богдыхан, товарищ Зальцман, рядом с ним Лацис хитро улыбается, а на красном ковре стоит красный, как вареный рак, их этот самый красный инженеришка…
Вот меня Зальцман и спросил: Как я заранее все знал?! Они ведь, мне не поверив, последовательно три пушки в металлолом отправили …[28]