Среди прочего мужики оборудовали и штабной блиндаж, чуть просторнее и покрытый уже тремя накатами.
Сидя в нём на истекающем смолой чурбачке, в тот раз сержант Кирдяшкин усердно прочесывал эфир, как вдруг… Подняв вверх указательный палец, он произнес:
— Товарищ командир! Там… вроде про нас говорят!
— Кто говорит? Ленинград? Радио имени Коминтерна? — безмерно удивился я.
— Нет, Radio KLF, Hilsinki, Finland! Вот, перевожу… Вчера в восемнадцать двадцать пять по средне-европейскому времени…русская сверхдальнобойная артиллерия… произвела бесчеловечной жестокости артиллерийский налет на приграничную железнодорожную станцию Оллила…точно, про нас! На которой в этот момент разгружался эшелон с бойцами SS (Охранный добровольческий корпус «Шютц-кор», состоящий на 50 % из крестьян, на 25 % из рабочих, на 10 % из интеллигенции, с добавлением армейских инструкторов в качестве офицеров и унтер-офицеров. Прим. Переводчика) … Первый русский снаряд разорвался у водокачки…
— Карту мне, немедленно! — страшно закричал Вершинин, и затем только азартно ставил на ней точки своим остро, по — генштабовски «лопаточкой», заточенным карандашом.
— Второй снаряд врезался в левый угол станционного здания, разрушив его и убив телеграфиста… Третий снаряд разорвался на перроне, перевернув два железнодорожных вагона и убив восемнадцать шютцковцев… Четвертый снаряд сбросил с рельс паровоз у выходного семафора…(Подлинный случай. После этой передачи, вечером этого же дня русская дальнобойная артиллерия произвела повторный огневой налет, полностью уничтожив станцию! Прим. Переводчика) (Вот оно, торжество гластности! А краснопузые журналисты побоялись бы сообщить своему закабаленному народу ПРАВДУ о войне! Прим. Редактора) (Смотришь и думаешь себе: он всегда такой непроходимый дурак или только по средам? Прим. Переводчика).
Рассматривавший карту Лацис потом еще очень подивился:
— Товарищ Кирдяшкин! А откуда ВЫ САМИ-то финский язык знаете?
— Товарищ майор, да я же урожденный мокшень, ну, то есть по-вашему буду мордвин!
— И что?
— У белофиннов ведь язык очень на наш, мордовский, похожий! Ну, вроде как украинский или белорусский на великорусский! По крайней мере, понять их мне было не особо сложно…
— Похожий язык, значит? Ну-ну…, — недоверчиво хмыкнул чекист.
Короче, «ложечки нашлись, а осадок-то на душе остался»…
Через час довольный Лацис убыл в Ленинград, наказав нам без него не скучать и заниматься боевой подготовкой. Вместе с ним наш обер-лейтенант в специально не заклеенном конверте, дабы согласовать текст с советским цензором, отправил в свое консульство донесение, о своих первых наблюдениях, собственноручно написанное им на двадцати четырех страницах убористым почерком.
Стрелять, понятно, мы пока не могли. Ну, чертов сальник мы из ЗИПа заменили, однако доверия к нему уже не было! Хватит на пяток выстрелов, а дальше что?
Так что, развернув «Наташу» раком, то есть переведя её из походного в боевое положение, КОВ Саня, страшно переживающий, что эта война может закончиться без него, стал зверски гонять вверенный ему личный состав. Лязг затвора и истошные вопли: «Я СКАЗАЛ, СО ЗВОНОМ!!» (Снаряд в камору для создания должной обтюрации резко досылается до соприкосновения его медного ведущего пояска с идущим по стволу орудия нарезом, чтобы «закусило», от чего раздается характерный звон. Вот не пойму, как русские потом снаряд вынимали из ствола?[42] Прим. переводчика) скоро распугали всех окрестных ворон.
Я же занялся обучением моих разведчиков. Суровые лесные мужики на удивление быстро схватывали науку обращения с артиллерийскими угломерными приборами.
Вершинин в компании замполита Ройзмана, взяв сани, решительно направился на мародерку, то есть в тылы. При этом комбат, изображая отца русского НКВД и лицо, особо приближенное к Лаврентию Павловичу Берии, только сердито хмурился и раздувал грозно щеки.
Результатом их рейда стала добыча подшитых коричневой кожей серых новеньких валенок, крытых белым брезентом полушубков, меховых жилетов и зимних финских шапок, причем все это сокровище не лежало, а пошло валялось огромнейшими грудами возле станционных пакгаузов прямо на снегу…Да что там! Наши обозные лошадки скользили и падали, а камрад Ройзман, с энергией, присущей его племени, мгновенно надыбал где-то из-под снега целые связки зимних подков, с шипами, бесцельно сваленные прямо под откос железнодорожного полотна. Видимо, чтобы освободить вагоны…