Да…
Когда они покончили с людьми, они начали стягивать с них одежду, башмаки, сапоги, у каждого выбрали деньги. Покончили и ушли домой. На другой день начали возить трупы. Крики женщин и их детей не можно себе представить…
Вызывается тут какая-то махновская дрянь и говорит к русским: «Вам броденцi може треба? якось живця, ль або крамничниха вибiрайте собi!». Отвечает комбриг Котов: «Нам и жОдного жида не треба!»
Четыре недели после того стоял красный махновец Лыктыс Петро и славился перед барышнями: «Ото я скiлки жидiв вибив, вони по кущах, а я за ними дручком по головi! о, я iх тодi богацько вибив…»
И радовался тому комбриг Котов…»
И очень огорчился я, услышав рассказ подполковника Талвелы о том, что Котова расстреляли свои же… Хотя этого следовало ожидать! Революция, как обезумевшая свиноматка, пожирает своих же поросят.
Но, все же было мне ужасно жалко, что я никогда больше не могу встретиться с ним…
Господа, бойтесь своих желаний. Они имеют свойство исполняться.
… Утром я проснулся в нашем крохотном двухместном куппэ, оснащенном, впрочем, раковиной умывальника. Как и следовало ожидать, воды в раковине не было.
Слава Богу, что туалет еще не закрыли… а ведь могли. На остановках он не действовал, а мы в дороге больше стояли, чем ехали.
Что меня умилило, так это еще довоенные бумажные полотенца в туалете и стоящий там же розовый фаянсовый детский горшочек… А в вагонном коридоре, возле туалета, сидел на приставной скамеечке наш давешний капитанишка и при виде меня мелко-мелко дрожал…
В Оулу мы прибыли в шесть утра. Точно по расписанию, еще затемно, когда к ледяной, полной луне поднимались в усыпанном звездами утреннем небе седые столбы из печных труб.
Люблю я этот старинный город, основанный шведами ещё в 1605 году. Чем-то он мне напоминает Венецию, в которой я никогда не был: везде вода, каналы, мостки… Пахнущий солью ветер с Ботнического залива…
Самое узкое место Финляндии. Паромная переправа к шведам летом, а зимой — просто так, ледовая дорога.
Много интересного можно увидеть в Оулу.
Но первое из всех чудес столицы Лапландии, что я увидел, был мой боевой друг, которому я обязан самой жизнью, Микки Отрывайнен, который стоял по стойке смирно на низком каменном перроне и с веселой наглостью отдавал нам с подполковником честь.
— Фельдфебель, ты-то откуда здесь взялся, брат?! — радостно кинулся я к нему, крепко сжимая в своих объятиях.
— Ну как: брат шурина моего тестя служит писарем в Управлении кадров, в Военном Министерстве! Как ему было не порадеть родному человечку? Куда вы, господин капитан, туда уж теперь и я! Потому как вы без меня ни за понюх пороху пропадете…, — отвечал вкусно пахнущий морозной свежестью Микки.
… — А это что такое? — остановился прямо на полушаге решительно вошедший было в жарко натопленный вокзальчик подполковник.
Действительно, обычная для России (да и то, скорее, недоброй памяти времен Гражданской войны) картина, абсолютно немыслимая у нас в стране, открылась перед нашими глазами.
На посыпанном мокрыми опилками кафельном полу безучастно сидела маленькая группа несчастных, от которой исходило ощущение такой смертной тоски и безысходности, что у меня сердце защемило…
Закутанные в какие-то немыслимые лохмотья, сквозь прорехи которых проглядывали бордовые мокрые пятна обмороженных тел, изможденные женщины смотрели куда-то в пространство мертвыми глазами, прижимая к себе странно тихих детей…
Подполковник присел перед ними на корточки:
— Кто вы такие? Вы меня слышите?
Самая старшая из женщин, у которой из-под рваного платка свисали пряди седых волос, начала говорить очень тихим, спокойным голосом:
— Когда пришли русские, мы им очень обрадовались. Мой шурин, Иххолайнен, часто ходил на лыжах на русскую сторону, таскал туда духи, чулки и презервативы, а оттуда — меха и мануфактуру, и потом всем рассказывал, как там хорошо живется. Говорил, что в Волк-Наволоке русские построили для карел и финнов амбулаторию, и что когда одна женщина тяжело рожала, за ней прилетел из Петрозаводска санитарный самолет. И еще говорил, что лучшие из колхозников бесплатно отдыхали на теплом море, а дети их бесплатно учатся не только в школе, но и могут поехать учиться хоть в Петрозаводск, хоть в самый Ленинград.
Мы Иххолайнену верили, потому что он серьезный человек и не имеет привычки просто так врать.
И когда к нам приехали наши пограничники и велели нам сжигать свои дома, а потом садиться в сани да уезжать, мы им сказали: нет, зачем и отчего нам спасаться? Русские не сделали нам ничего плохого… Наш новый Дом сжигать, веселое дело! Да мой Мути себе всю спину сорвал, когда сруб клали…