Человек уверенно и быстро шел на лыжах, лишь только слегка раскачиваясь из стороны в сторону…
Мгновенно оценив ситуацию, ни секунды не промедлив, человек вонзил в снег лыжные палки, сбросил с плеча оружие, присел на одно колено…
«Тах! Тах! Тах!» — часто загремели выстрелы… И с каждым выстрелом падал один из наших солдат, кто навзничь, кто на бок… Бросив недорезанных обозников, солдаты в панике кинулись спасаться под защиту леса! И вся наша операция повисла буквально на волоске… Положение спас Отрывайнен. Он выхватил из висящего на поясе мешка гранату на длинной ручке, ловко подобрался со стороны подлеска к азартно расстреливавшему убегающих финнов красному лыжнику и швырнул её ему буквально под ноги… Короткий взрыв.
Рассматривая зеленые петлицы на изорванной осколками шинели, Микки злобно сплюнул:
— Проклятый убийца из NKWD! (Судя по всему, это был пограничник из отряда майора Львова, посланный им для установления утраченной проводной связи с группой Котова. Прим. Редактора).
Перехваченная радиокодограмма красных.
«Доношу что 2/146 самостоятельно бросил фронт и прибыл в район расположения 305 СП. Отход 2 бтн произвел не под давлением противника мотивируя тем что батальон не ел четверо суток и не привезли еды на пятые сутки. Направлен для расположения в обороне с задачей прикрыть меня с юга рекомендовал варить хвою и пить отвар разрешил есть лошадей не выполнено уже съели. Прошу дать огонь авиации по переднему краю обороны противника район между ЮВ берегом озера Хатапала озеру Вазинниеми перед передним краем обороны по западному берегу противника для того чтобы прикрытием огня занять прежнее положение опушка леса и не допустить подхода резервов противника с направления развилка дорог. Атака опушка леса безуспешна. С РБ связался по телефону он находится впереди от меня 21 километрах потом связь прервалась радио не получается сильно трещит. Почему нет доставки продфуража четверо суток люди не ели и срочно доставьте мне штадив свежей ветчины паюсной икры и консерв (!) ананасов. Боеприпасы на исходе. Котов Пархоменко»
… Вначале ничего не произошло… Только с лап могучей, столетней сосны, достойной украсить собой на Рождество даже Сенатскую площадь в Хельсинки, в такт мерным ударам топора сыпался и сыпался мелкий, как мука, снег… Потом лесная красавица вдруг дрогнула, застонала, совсем как человек, не желая умирать… медленно, как во сне, накренилась, и с протяжным стоном, обрушивая вниз белоснежные лавины, рухнула на дорогу…
Одновременно с другой стороны крест-накрест ей, с треском ломая ветви, рухнула огромная корабельная сосна. Деревья умирали, как финские солдаты, одно за другим, своими телами напрочь перегораживая дорогу.
Со всех сторон, слева и справа, слышался мерный стук топоров и взвизг пил, орошающих снег желтыми мелкими опилками.
Микки, радостно чувствующий себя в привычной ему обстановке лесосеки, метался от одного дерева к другому, показывая, советуя, поминутно упираясь в стволы плечом и оттаскивая за шиворот особо неумелых горожан, чтобы они не попали часом под рушащийся комель.
Я нервно прохаживался взад и вперед перед завалом, посматривая, как приданные нам саперы из седьмого отдельного саперного взвода быстро и тщательно его минируют… Осталось только выбрать позиции для стрелков, вооруженных пистолетами-пулеметами «Суоми», которые будут прикрывать минное заграждение на подступах к завалу.
Внезапно я остановился, как вкопанный. На востоке, куда я послал вторую роту под командованием скучного и нудного, похожего на страдающего хроническим геморроем бухгалтера, которым, собственно, он и был до войны, фенрика Карла Лоусто, поднимался густой черный дым.
Peijakas sentään! Говорил же я ему, когда он, сверкая круглыми очками, усаживался в трофейные, освобожденные от прессованного сена сани: не поднимай раньше времени тревоги! Дай нам завал сначала соорудить. Так нет. Хоть кол ему на голове теши…
Да еще и нагло спросил меня, рыбья морда: а что ему делать с лазаретом красных? И что я ему должен был ответить, по-вашему? Сверни, мол, Гаагскую конвенцию в трубочку и засунь её себе в дупло? Поступай, говорю, как тебе твоя совесть велит… Так он зачерпнул с обочины горсть снега, протянул мне и говорит: Умойте себе руки, господин капитан! Как Понтий Пилат!
Вот ведь идиот. Не зря о нем идет такая слава по всему батальону…
… «Красная» лошадка, все так же, на манер нашего Сивки, помахивая хвостом, бодро рысила по дороге, периодически всхрапывая и косясь налитым кровью глазом на следы, оставшиеся после прохождения второй роты.