«Интересно, — думал Василий, — зачем я сюда, собственно, пришел? Жениться я не собираюсь, выпить мог бы и где-нибудь в другом месте. Переспать с ней, конечно, неплохо, но можно найти кого-нибудь и получше — с меньшими запросами… Зря пришел… Хотя она — не дура, а это в женщине — самое ценное. Пожалуй, останусь. Пусть все течет само собой».
Разговор у Елены с Василием вертелся вокруг вопросов литературы.
Они сошлись на том, что вновь открытая проза Андрея Платонова — бальзам на раны русской интеллигенции, а поэзия Владимира Набокова трудна для восприятия неподготовленного читателя.
Утром Елена опять обнаружила рядом с собой Василия.
— Вставай, — Елена тронула его указательным пальцем. — Ты, кажется, говорил, что тебе сегодня на работу надо пораньше.
— Да черт с ней, — пробормотал Василий. — Позвоню, скажу, что заболел. Имею право…
Василий чувствовал себя очень хорошо и не мог понять причины эйфории.
Хотя теоретически все должно было быть как раз наоборот — шампанское, сигареты, бурная ночь… Обычно после такого джентльменского набора у Василия страшно болела голова, думалось о чем-то неприятном (например, о мелких долгах, которые преследовали его всю жизнь, или о том, что через год намечена защита, а у него пока не было никаких наработок).
Теперь все это почему-то отошло на второй план и казалось второстепенным и неважным. Важно было то, что он лежит с женщиной, с которой лежать непротивно. Раньше было как: совершил необходимое физиологическое действие и думаешь только о том, как бы побыстрее смыться домой. Пусть там холодно и ничего нет в холодильнике, а тут полные закрома и теплое одеяло. А теперь — нет… Интересно, почему?
— Тебе кофе сварить? — спросила Елена.
— Пожалуйста… Если тебе не тяжело. Елена набросила халат и отправилась на кухню…
Через неделю Василий почти забыл дорогу домой. Больше того, он, придя на работу, думал только о том, как после шестнадцати часов двенадцати минут ринется домой (к Елене). Ему хотелось туда идти.
— Кажется, я влюбился, — сказал он своему приятелю, — у меня такого лет тридцать не было. Последний раз — в восьмом классе. Нравилась мне Надя Пономарева… Она теперь в Израиле. Никогда бы не подумал. Хотя, я тебе скажу, любовь — отвратительное чувство. Ни о чем думать не можешь, кроме как о ней. Диссер забросил, статью надо писать — строчки не могу из себя выдавить…
— Не повезло тебе. Но и с другими случается. Помнишь Женьку? Так он влюбился в жену мафиозного главаря. Мы его к креслу привязали, чтоб, не дай Бог, мафиози не узнал. Убил бы!
— И в землю закопал…
— Шутки шутками… Но могут быть и дети, как говорил какой-то литературный персонаж. А ты не жениться собрался?
— Нет… Не знаю…
«Действительно, может стоит жениться? В конце концов, годы уже немолодые, пора обзаводиться семьей. Кажется, женщина она неплохая, домовитая. А еще — неглупая, что тоже большая редкость в наше нелегкое время. Кандидат наук, не хухры-мухры…»
Девятого ноября, ровно спустя месяц с того дня, как Василий чуть не провалился в люк, Елена позвонила Жанне.
— Слушай, подруга, — возбужденно проговорила она. — Надо поговорить. Приходи.
Елена поведала Жанне историю любви леди и джентльмена, начавшейся с пьянки. Жанна с интересом выслушала подругу и спросила, что же та собирается предпринять.
— Не знаю. Только вот вчера он предложил мне официально оформить отношения. И сыграть свадьбу. Скромненько, но со вкусом.
— Это как?
— Посидеть дома, много приятелей не звать.
— Ну и что ты ответила?
— Пока ничего. Попросила сутки на размышление. Не знаю, соглашаться или нет.
— А что тебя удерживает? Ты его любишь или нет?
— Больше да, чем нет.
— Тогда в чем же дело?
— Да ни в чем. Просто мне хочется с кем-нибудь посоветоваться. А кроме тебя, у меня подруг нет.
— Если ты спрашиваешь моего мнения, то я — за. Парень он вроде неплохой, пьет в меру. Денег, правда, зарабатывает не густо. Но все равно — лучше, чем ничего…
— Хорошо, уговорила. Под твою ответственность…
После свадьбы первые три месяца пролетели как один день — день сменялся ночью, ночь днем, — а молодые не ругались, не били посуду и не обзывали друг друга бранными словами.
Хотя Елена и не совсем понимала, почему муж, которого она искренне любит, холит и лелеет, курит в комнате, зная, что капля никотина убивает лошадь, а на ее справедливые замечания возражает, что, дескать, он женился не на лошади.
Зачем ему курить? Что за необходимость? Она не курит — и ничего страшного не случается… В остальном же все было хорошо. Иногда они ходили в кино, иногда в гости к Жанне с мужем. Там молодые пили, ели, рассказывали анекдоты.
Новогоднее повышение цен в 1992 году застало молодых врасплох.
— Где деньги добывать?! — кричал Василий. — Что есть будем?
— Не знаю… Может, у родителей занять?
— Ха-ха… Они бы сами у кого-нибудь заняли! Первое время после либерализации цен молодая семья питалась старыми запасами, которых, по правде говоря, было изрядное количество. Только муки было припасено два мешка. А еще — мешок сахара, тридцать два пакета супа, по десять килограммов манной, гречневой и ячневой круп. Пятнадцать килограммов риса.
Все было бы ничего, но через два месяца у Василия наступило отвращение к названным продуктам.
— Сделай что-нибудь другое, — попросил он Елену.
— Что же я могу сделать? Через неделю будет конкурс — стану профессором. Зарплату добавят. Купим тогда что-нибудь вкусненького.
— Что там твоей зарплаты!
— Что ты от меня требуешь? Чего добиваешься? Больше, чем у меня есть, я принести не могу. Подумал бы, как самому заработать. В твоем возрасте многие докторские защищают, а ты вон только в прошлом году — кандидатскую… Ты на Жанкиного мужа посмотри. Организовал кооператив, сейчас богатый человек. А кем раньше был? Инженером задрипанным… Теперь Жанка вся в золоте, мехах, а я как курица облезлая… В зеркало противно смотреть!
— А ты занимайся утренней гимнастикой.
— Сам занимайся. Ты от бескормицы страдаешь, а не я…
К концу года Елена стала заведовать кафедрой. К этому времени у нее было множество поклонников, среди которых был даже член-корреспондент большой Академии. Они не были любовниками, но вели себя так, словно до последнего (и самого приятного) шага осталось всего ничего.
Елена понимала, что на их фоне Василий выглядит бледно и жалко, но это только усугубляло ее жалось и удерживало ее от тернистого пути адюльтера.
Василий со своей стороны чувствовал, что жена давно превзошла его в карьерном росте и крепко по этому поводу переживал, но не знал, как исправить ситуацию. Писать докторскую? Но никто не предлагает, да если бы и предложил… Заниматься бизнесом? Но у него к этому нет никаких задатков…
— Она меня не ценит, — жаловался Василий приятелю по прозвищу Самолет, с которым в последнее время стал задерживаться после работы, чтобы раздавить бутылочку доброго портвейна. — Думает, она главная. А кем она раньше была? Старой девой! Мне Жанка говорила: ты хоть переспи с ней, доставь девушке удовольствие… Но я как честный человек женился… А она говорит, что я зарабатываю мало. Я воровать не умею, меня дура-нянька воспитала в том плане, что воровать грешно. И наемным убийцей быть не хочу…
— И правильно! Наливай…
— Да… О чем я? — Василий разлил портвейн.
— О том, что ты убийцей быть не хочешь…
— Не хочу и не буду. Она такая вот фифочка — доктор наук, а я — дерьмо на палочке.
— Бросай ее…
— Не могу, я ее люблю. Только вот она этого не ценит….
Все чаще Василий задерживался после работы с Самолетом. Тому было две причины. Во-первых, Самолет мог часами слушать рассуждения Василия о мире, прогрессе и человечестве, во-вторых, Василия в последнее время тянуло домой все меньше.