Доселъ Князь Василiй Владимiровичь, пользуясь неограниченной довъренностiю Обладателя Россiи, оправдывалъ оную; но въ 1718 году имълъ онъ несчастiе навлечь на себя подозрънiе Петра Великаго по дълу Царевича Алексъя Петровича; послъднiй, въ отобранныхъ отъ него отвътахъ, показалъ, будтобы Долгорукiй совътовалъ ему: давать на бумагъ хотя тысячу отрицанiй отъ паслъдства, утверждая, что акты эти ничтожные, не запись съ неустойкою; что онъ отзывался о Государъ: Отецъ твой уменъ, только умныхъ людей не знаетъ; а ты умнъе его и умныхъ людей знать будешь лучше; что онъ хулилъ и нравъ жестокiй Петра, словами: еслибъ не Царица, намъ бы и житъ не льзя: я бы въ Штетинъ первый измънилъ. - Такъ говорилъ Царевичь передъ строгими слъдователями, которые видъли въ немъ преступнаго сына и, вмъстъ, Наслъдника Престола; страшились для себя послъдствiй и, успокоивая встревоженнаго Самодержца, увеличивали число жертвъ справедливой Его недовърчивости. Если прибавить къ этому, что главнымъ дъйствующимъ лицемъ былъ Меншиковъ, котораго участь, за три года передъ тъмъ, находилась въ рукахъ Долгорукаго, который не могъ простить ему казни, постигшей Корсакова - то не льзя удивляться, что оправданiя обвиненнаго, ходатайство за него безсмертнаго Долгорукаго{162}оставлены безъ уваженiя. Тщетно послъднiй умолялъ грознаго Царя помиловать сродниковъ его{163}; ссылался на страдальческую кончину, за върность къ Престолу, дяди своего и брата{164}; на свои собственныя заслуги{165}, "Ино есть дъло злое - писалъ онъ къ Государю - "ино есть слово съ умысломъ, а ино есть слово дерзновенное безъ умыслу. Порокъ одного злодъя виннаго привязывается и къ невиннымъ сродникамъ: помилуй премилосердый Государь! Да не снидемъ въ старости нашей во гробъ преждевременно, лишась добраго имени." - 20 Февраля (1718 года) Князь Василiй Владимiровичь былъ арестованъ и вслъдъ за тъмъ лишенъ чиновъ, знаковъ отличiй{166}, деревень{167}, осужденъ въ ссылку въ Казань. Передъ отправленiемъ изъ Петербурга, получилъ онъ позволенiе проститься съ Государынею: представилъ Ей въ сильнъйшихъ выраженiяхъ свою невинность, жаловался на бъдность, объяснивъ, что кромъ платья, ничего у себя не имъетъ. Екатерина приняла его весьма милостиво и пожаловала ему двъсти червонныхъ.
Около семи лътъ, Князь Василiй Владимiровичь влачилъ дни свои въ нищетъ, вдали отъ родины: въ исходъ 1724 г., Петръ Великiй возвратилъ ему свободу и шпагу, дозволивъ вступить въ службу съ чиномъ Бригадира{168}. Неизвъстно, кто исходатайствовалъ Долгорукому прощенiе: Екатерина или родственникъ его, Князь Василiй Лукичь, котораго Государь отличалъ отъ прочихъ Министровъ, который и для Меншикова умълъ сдълаться необходимымъ{169}. Славнаго Долгорукаго, въщавшаго истину Петру, не было уже на свътъ{170}. Должно полагать, что Князь Василiй Владимiровичь отправился тогда въ Персiю и служилъ подъ начальствомъ Генералъ-Лейтенанта Матюшкина; ибо онъ, болъе года по кончинъ Петра Великаго, оставался забытымъ: только 13 Февраля 1726 г., Императрица Екатерина Iая возвратила Долгорукому ордена и пожаловала его Генералъ-Аншефомъ. Въ то время Князь Василiй Лукичь старался въ Митавъ объ избранiи Меншикова въ Герцоги Курляндскiе: онъ, безъ всякаго сомнънiя, ходатайствовалъ въ пользу опальнаго. Но умный и хитрый Князь Ижерскiй, удовлетворивъ просьбъ своего любимца, поставя Долгорукаго на прежнюю степень значенiя и внутренно не терпя его, доставилъ ему званiе Главнокомандующаго надъ Россiйскими войсками въ Персiи, удалилъ отъ Двора. Въ Апрълъ мъсяцъ, Князь Долгорукiй поъхалъ въ ввъренную ему армiю, съ порученiемъ склонить Шаха Тахмасиба къ принятiю и подтвержденiю постановленнаго въ 1724 году между Россiею и Портой Оттоманскою трактата{171}; военныя дъйствiя были тогда прекращены. Между тъмъ, какъ Долгорукiй производилъ переговоры съ Испаганскимъ Дворомъ и послъднiй медлилъ исполненiемъ требованiй Императрицы, Екатерина I сошла во гробъ (1727 г.); Меншиковъ еще болъе возвысился при Петръ II-мъ, но вскоръ испыталъ самъ превратность счастiя: лишился достоинствъ, имънiя, жены, любимой дочери, умеръ въ изгнанiи и въ бъдности.
Виновники паденiя Меншикова, Долгорукiе, завладъвшiе всъми сокровищами Князя Ижерскаго, сдълались первыми Вельможами въРоссiи. Изъ нихъ хитръе прочихъ былъ Князь Василiй Лукичь, который руководилъ своего племянника, Князя Ивана Алексъевича, управлялъ и отцомъ его. Князь Иванъ необразованный, чрезвычайно надменный, пользовался неограниченною любовiю Императора, безотлучно находился при Немъ; даже спалъ въ одной комнатъ; получилъ, на шестнадцатомъ году отъ рожденiя (1728 г.), достоинство Оберъ-Камергера, чинъ Дъйствительнаго Генерала, званiе Маiора лейбъ-гвардiи Преображенскаго полка, ордена: Св. Апостола Андрея Первозваннаго, Св. Александра Невскаго и Польскiй Бълаго Орла. Онъ, въ то время, внушалъ Императору совсъмъ иныя мысли: прежде, когда Меншиковъ управлялъ Имперiею, юный Царедворецъ описывалъ
Петру II - му сколь гибельна для Государства чрезмърная власть подданныхъ, обыкновенно употребляющихъ во зло довъренность Царскую. Не стало Князя Ижерскаго - и тотъ же Долгорукiй, не полагавшiй границъ своему честолюбiю и могуществу, каждый день выдумывалъ для Государя новыя удовольствiя; старался, среди беззаботной, разсъянной жизни, вливать въ пепорочное сердце ядъ любви; воспламенялъ пылкое, огненное воображенiе описанiемъ красоты сестры своей, Княжны Екатерины; наконецъ, представилъ ее Императору въ отцовской подмосковной. Петръ увидълъ и полюбилъ Долгорукую. Она имъла пригожее лице, множество блеска, прiятностей въ чертахъ; нъчто обворожительное въ томныхъ большихъ глазахъ своихъ небеснаго цвъта; была высокаго роста, стройна собою и съ прелестями красоты и молодости соединяла умъ образованный, кротость, ласковое обращенiе; но любила другаго{172}, умъла скрывать тайну сердца. Отецъ Княжны Екатерины и Князя Ивана, Князь Алексъй Григорьевичь Долгорукiй, родный племянникъ славнаго Сенатора, получилъ, въ чинъ Дъйствительнаго Статскаго Совътника Андреевскiй орденъ (1727 г.) и, вслъдъ за тъмъ, пожалованъ Дъйствительнымъ Тайнымъ Совътникомъ, Членомъ Верховнаго Совъта. Съ нравомъ лукавымъ, гордымъ, умомъ весьма посредственнымъ, Князь Алексъй простиралъ честолюбiе свое до такой степени, что, даже, завидовалъ - по словамъ Дюка де Лирiя - могуществу своего сына. Князь Сергъй Дмитрiевичь Голицынъ, племянникъ Фельдмаршала, образованный, прiятной наружности, ловкiй, служившiй при Петръ Великомъ Совътникомъ Посольства въ Испанiи (1723-1726 г.), имълъ счастiе обратить на себя вниманiе Петра II-го, пожалованъ кавалеромъ ордена Св. Александра Невскаго (1727 г.), Тайнымъ Совътникомъ (1728 г.): Долгорукiе удалили его въ Берлинъ въ званiи Полномочнаго Министра{173}. Но, умаляя силу Голицыныхъ, любимцы Императора не забывали своихъ кровныхъ: Князь Василiй Владимiровичь, въ день коронованiя ПЕТРА II-го (25 Февраля 1728 года), возведенъ въ достоинство Генералъ-Фельдмаршала и Подполковника лейбъ-гвардiи Преображенскаго полка, отозванъ къ Высочайшему Двору, назначенъ, по прiъздъ въ Петербургъ (въ Iюнъ), Членомъ Верховнаго Тайнаго Совъта. Онъ находился, потомъ, въ Москвъ при обрученiи Императора (30 Ноября 1729 г.) съ Княжною Екатерiною Алексъевною, привътствовалъ ее вмъстъ съ другими и произнесъ при этомъ случаъ слъдующiя примъчательныя слова: "Вчера еще Вы были моею племянницею; сегодня стали уже моею Всемилостивъйшею Государынею; но да не ослъпитъ Васъ блескъ новаго величiя и да сохраните Вы прежнюю кротость и смиренiе. Домъ нашъ надъленъ всъми благами мiра; не забывая, что Вы изъ него происходите, помните однакожъ, болъе всего то, что власть Высочайшая, даруемая Вамъ Провидънiемъ, должна счастливить добрыхъ и отличать достойныхъ отличiя и наградъ, не разбирая ни имени, ни рода{174}."