Получалось, будто ученый господин с Вануату заранее знал, что предметы, сделанные у него на родине, оставят меня равнодушной. И главное, оказался прав. Не угадал он лишь того, что вся эта история разбудит мое любопытство.
При ближайшем рассмотрении я заметила в каталоге еще одну интересную деталь. Повсюду в первобытном искусстве Океании присутствует тема ямса, это что-то вроде тамошней картошки, предмет настоящего культа. Ничего смешного, наши доисторические предки тоже рисовали пищу. Впрочем, незачем так далеко ходить: чуть ли не все натюрморты состоят из съестного.
Мне возразят: «Но не из картошки же!» Что ж, скажу я в ответ, у каждого свои деликатесы. В художественном изображении пищи есть одна-единственная закономерность: художник (скульптор и т. д.) всегда выбирает не обыденные, а самые редкие кушанья. Так, хотя ученые доказали, что люди культуры Ласко[3] питались исключительно олениной, ни одного оленя на расписных стенах пещеры не найдется.
Вот она, вечная неблагодарность рода людского, предпочитающего воспевать не хлеб насущный, которому он обязан жизнью, а омаров и ортоланов.
Так что, если жители Океании упорно изображают ямс, значит, для них это деликатес, значит, выращивание этих клубней стоит им большого труда. Будь у нас картошка редкостью, снобы лакомились бы картофельным пюре.
Но в каталоге не было ямса с Вануату, как, впрочем, и ни одного изображения какой-нибудь другой снеди. Видимо, пища не является там чем-то вожделенным. А почему?
А потому, что жители Вануату никогда не хотели есть. Никогда не испытывали голода.
Еще одно небольшое наблюдение: ямс и другие съедобные вещи чаще всего изображали обитатели Новой Гвинеи. И, на мой взгляд, именно здесь искусство отличалось особой яркостью, богатством и оригинальностью, причем это касалось не только «пищевой» тематики, но и других, куда более замысловатых произведений. Выводы напрашиваются сами собой: во-первых, у художников был пустой живот, во-вторых, это подхлестывало их воображение.
Наконец волею судьбы мне довелось повстречать троих уроженцев Вануату. Прежде всего меня поразила их внешность: все трое походили на баобабы.
Не только комплекцией и пышной шевелюрой, но, я бы сказала, еще и выражением огромных сонных глаз. Тут нет никакого уничижительного оттенка: сонливость не порок.
Мы сидели за общим столом. Другие гости ели с видимым удовольствием, исправно орудуя вилкой.
Эти же трое едва притрагивались к пище – не как аскеты, а как плотно отобедавшие, сытые по горло люди. Кто-то спросил: может, им не нравится угощение?
– Нет-нет, все очень вкусно, – ответил один из островитян.
– Тогда почему же вы не едите?
– Нам не хочется, – последовал явно правдивый ответ.
Все, кроме меня, тем и удовольствовались, я же продолжала допытываться:
– А почему это вам не хочется?
Островитяне не обязаны были пускаться в объяснения. Но мое любопытство не показалось им бестактным, и тот, что, похоже, отвечал за всех, медленно, будто и правда наелся до отвала и к тому же не привык утруждаться, заговорил:
– На Вануату полно всякой пищи. Нам никогда не приходилось добывать ее. Протянешь руку – упадет кокос, протянешь другую – гроздь бананов. Зайдешь в море искупаться – тут так и кишат устрицы, крабы, вкуснейшая рыба, лови не хочу! Забредешь в лес – птиц видимо-невидимо. Поневоле сделаешь им одолжение, возьмешь из гнезда парочку лишних яиц или свернешь шею какому-нибудь пернатому – улетать они и не думают. Дикие свиньи тоже переедают, а потом не знают, как избавиться от молока, – умоляют помочь им, орут и орут, пока не придешь, так уж и быть, не подоишь.
Он помолчал и прибавил:
– Просто ужасно. – Потом вздохнул и заключил: – И так все время.
Три жертвы вечного изобилия, изнемогающие от своего неизъяснимого тяжкого бремени, горестно переглянулись и нахохлились, словно говоря всем своим видом: «Вам этого не понять».
Отсутствие чувства голода – это целая проблема, которой никто никогда не занимался.
И мало шансов, чтобы она кого-нибудь взволновала. Население Вануату в этом смысле похоже на заброшенных, никому не нужных сирот – их беда касается только их самих.
На Вануату едят без аппетита. Едят для приличия – чтобы не обидеть природу, единственную хозяйку дома, в котором обитают люди. Она взяла на себя все заботы: рыбу, например, достаточно положить на раскаленный солнцем камень, и все. Получаешь дивное кушанье, пальцем о палец не ударив. Хочется сказать: «Я так не играю!»
Зачем, спрашивается, изобретать сложные десерты, если прямо в лесу растут фрукты, рядом с которыми все чудеса кулинарии кажутся чем-то грубым и пресным? Зачем составлять тонкие соусы, если устричный сок, смешанный с кокосовым молоком, затмевает их и ставит в один ряд с дешевым майонезом? Не требуется никакого искусства, чтобы вскрыть створки свежевыловленного моллюска, достать его, положить в рот прямо сырым и наслаждаться божественным вкусом. Такого не подадут в самом шикарном ресторане. Свалятся с дерева на камень и расквасятся в лепешку несколько гуав – глядишь, есть чем промочить глотку. Все слишком легко!
3
В залах и коридорах пещеры Ласко во Франции найдены гравированные и живописные наскальные изображения животных и другие рисунки эпохи позднего палеолита.