По выходе романа ("Отечественные записки". 1859. No 1-4; отд. изд.- СПб., 1859) успех, как вспоминал Гончаров, "превзошел мои ожидания. И Тургенев однажды заметил мне кратко: "Пока останется хоть один русский - до тех пор будут помнить Обломова"". Л.Н.Толстой писал: "Обломов - капитальнейшая вещь, какой давно, давно не было. Скажите Гончарову, что я в восторге от Обломова и перечитываю его еще раз. Но что приятнее ему будет - это, что Обломов имеет успех не случайный, не с треском, а здоровый, капитальный и невременный в настоящей публике". В отзывах критики центральное место принадлежит статье Н.А.Добролюбова "Что такое обломовщина?" (1859), в которой роман оценен как "знамение времени" и выявлена социальная суть "барской", выросшей на почве крепостничества психологии главного героя. Критики славянофильской ориентации осудили "обличительные" социальные тенденции романа (заодно резко отвергли и публицистические тезисы Добролюбова) и выступили с апологией Обломовки, которая представлялась им поэтическим, "полным, художнически созданным миром, влекущим... неодолимо в свой очарованный круг" (А.А.Григорьев). А.В.Дружинин, автор статей о "фламандском" стиле Гончарова, увидел заслугу писателя в том, что тот "крепко сцепил все корни обломовщины с почвой народной жизни и поэзии - проявил нам ее мирные и незлобивые стороны, не скрыв ни одного из ее недостатков". Другие элементы художественной структуры романа позднее были отмечены В.Г.Короленко, И.Ф.Анненским, Д.С.Мережковским, Н.О.Лосским. Тем не менее именно идеи Добролюбова почти столетие определяли восприятие романа, о котором писали в духе положений знаменитой статьи (основные мысли критика разделял историк В.О.Ключевский, В.И.Ленин ценил его революционно-демократический пафос). Постепенно внимание читателей и критиков перемещалось от обличительных мотивов (все, что связывалось с понятием "обломовщина") к другим сторонам поэтической концепции романа. В.С.Соловьев считал, что Гончаров создал "такой всероссийский тип, как Обломов, равного которому по широте мы не находим ни у одного из русских писателей". В главном герое романа все больше привлекает "исключительная человечность... и его "голубиная чистота"" (М.М.Бахтин), его покой "таит в себе запрос на высшую ценность, на такую деятельность, из-за которой стоило бы лишиться покоя" (М.М.Пришвин), и тихий, сердечный протест против низменных и агрессивных тенденций европейской цивилизации, "безумия истории" (Ж.Бло).
В сентябре 1862 Гончаров становится главным редактором официальной газеты "Северная почта", в июне 1863 отказывается от газеты, направление которой ему не удалось реорганизовать в духе большей свободы освещения "наших внутренних, общественных и домашних" событий. Находясь затем на службе в Совете по делам книгопечатания (с июня 1863) и в Совете Главного управления по делам печати (с апреля 1865 и до выхода в отставку в декабре 1867) Гончаров в качестве "цензора цензоров" курировал ряд периодических изданий. В литературных кругах служба Гончарова в цензуре с самого начала вызывала недоумение и неприязнь (характерны резко-иронические заметки А.И.Герцена "Необыкновенная история о ценсоре Гон-ча-ро из Ши-Пан-Ху" (1857)). Вместе с тем цензорская деятельность Гончарова не может быть оценена однозначно. Он настоял на публикации запрещенных или бывших на подозрении цензуры произведений М.Ю.Лермонтова, Н.А.Некрасова, И.С.Тургенева, Н.Г.Помяловского, Ф.М.Достоевского, А.Ф.Писемского и др. Известны, однако, и его жесткие, в русле правительственной политики, отзывы о направлении "Современника", который "соблазнительно действовал на молодое поколение", или "Русского слова", с его "рвением провести в публику запретные плоды... жалких и несостоятельных доктрин материализма, социализма и коммунизма". С декабря 1857 по весну 1858 Гончаров, сохраняя должность цензора, преподавал русскую словесность цесаревичу Николаю Александровичу. В декабре 1859 г. он избран членом Литературного фонда, с 1860 г. - член-корреспондентом Академии Наук по отделению языка и словесности.
В конце 1850-х Гончаров поселился на Моховой ул., в доме М. М. Устинова (ныне д. 3), где прожил до конца дней. В эти годы складывается легенда о писателе, приписывающая ему черты Обломова. Повод к этому отчасти дал сам Гончаров, выступавший под маской лени, апатии, безучастия и во "Фрегате "Паллада"", и в эпилоге "Обломова", и в очерке "Литературный вечер" (пожилой беллетрист Скудельников). Однако, по свидетельству близко знавшего Гончарова А.Ф.Кони, под его "спокойным обличьем... укрывалась от нескромных или назойливо-любопытных глаз тревожная душа. Главных свойств Обломова задумчивой лени и ленивого безделья - в Иване Александровиче не было и следа. Весь зрелый период своей жизни он был большим тружеником". Подчеркнутая отстраненность, безучастность повествователя - сознательный прием в прозе Гончарова, знак объективной авторской позиции, независимой от его симпатий и антипатий.
Скрытой от наблюдателей осталась и душевная, сердечная жизнь писателя. В 1855-56 гг. Гончаров был серьезно увлечен Е. В. Толстой, его переживания отразились в своеобразном романе в письмах, адресованных ей. По мнению ряда исследователей, Е.В.Толстая послужила прототипом Ольги Ильинской в "Обломове". Другим прототипом считают Ек.П.Майкову, чей деятельный характер, тонкий художественный вкус были Гончарову симпатичны. В 1867-начале 1868 произошло знакомство писателя и скорый разрыв с некой "Агр. Ник." (полное имя не установлено), сыгравшей не последнюю роль в его работе над "Обрывом" ("...это была моя не Вера, а модель моей Веры"). Исключительно значимы в душевной и творческой жизни писателя его многолетние дружеские связи и длительная доверительно-исповедальная переписка с И.И.Льховским, Ю.Д.Ефремовой, с семьями Майковых, Языковых, Никитенко, Стасюлевичей, с А.Ф.Кони, великим князем Константином Константиновичем. Друзья оказывались вовлеченными в творческий процесс писателя, доверявшего их суду и совету. Гончаров был близок с А.К.Толстым, Я.П.Полонским, А.Н.Островским, дружески связан с Н.С.Лесковым, Ф.М.Достоевским, Л.Н.Толстым; сложно складывались его отношения с Н.А.Некрасовым, М.Е.Салтыковым-Щедриным. В процессе творческого самоутверждения Гончарова особую роль играли его отношения с Тургеневым, чье мнение было для него всегда авторитетно. Однако, "открыв" Тургеневу в 1855-56 гг. в деталях и подробностях замысел "Обрыва", Гончаров без всяких оснований заподозрил его в плагиате - использовании собственного замысла в романах "Дворянское гнездо" и "Накануне". Конфликт едва не привел к дуэли и разрешился 29 марта 1860 "третейским судом". Заключение "судей" (П.В.Анненкова, А.В.Дружинина, С.С.Дудышкина, А.В.Никитенко) гласило: "...произведения Тургенева и Гончарова, как возникшие на одной и той же русской почве, должны были тем самым иметь несколько схожих положений, случайно совпадать в некоторых мыслях и выражениях, что оправдывает и извиняет обе стороны", однако Гончарова оно не удовлетворило. Мучительно и долго вынашивавший свои замыслы, Гончаров не прощал Тургеневу легкости, с которой тот, как ему казалось, создавал свои не романы, а "эскизы". Сознавая по временам болезненность и преувеличенность своих подозрений, Гончаров не мог противостоять им и перипетии своей вражды с Тургеневым изложил в памфлетной исповеди "Необыкновенная история" (2-я половина 1870-х).
Сложная творческая история "Обрыва" тесно связана с общественной и культурной жизнью России 1850-60-х гг. "Этот роман была моя жизнь: я вложил в него часть самого себя, близких мне лиц, родину, Волгу, родные места...", писал Гончаров. В романе, задуманном в 1849 г. под названием "Художник", типичный конфликт личности и среды Гончаров рассматривал в особом аспекте исследования психологии, "силы творческой фантазии" художника. Но в начале 1860-х эта тема представляется Гончарову все менее актуальной. В 1860-61 он публикует отрывки из романа (с подзаголовком "Эпизоды из жизни Райского"): "Софья Николаевна Беловодова", "Бабушка", "Портрет". В это время Гончаров приходит к убеждению в необходимости пересмотра первоначального плана, возвращается к работе над романом в 1865-66 и завершает его летом-осенью 1868. Неуверенность, которую он испытывал, определяя идейную и нравственно-психологическую доминанту романа, отразилась и в поисках названия. Весной 1868 Гончаров решает назвать роман именем Веры; окончательное название найдено летом того же года: оно определяет судьбу молодого поколения, потерпевшего трагическое поражение в поисках своего исторического пути.