— Как пообщались? — раздался голос сына. — Сначала разрыдались на плечах друг друга, а потом он поведал, что всегда любил тебя одну…
— Тебе придётся прописаться на Таганку, перед смертью дед добился разрешения, — игнорируя колкость, ответила не дремавшая в ней мать.
Виталик озадаченно смолк. Пора собираться?
— Давай, чаю хотя бы попьём, а потом поедем в Черёмушки, — вдруг жалобно попросил сын. — Наверняка, отец не догадался? Они с бабушкой без прислуги шагу ступить не могут.
О хлебе насущном Ира совершенно позабыла. Виталик кинулся накрывать на стол.
— Мам, не возражаешь, если немного поживу у Антона? В институте можно оставаться допоздна, и вам мешать не буду. А то по ночам ждёте-ждёте, пока усну. Оставались же вы здесь, когда я был маленький.
От неожиданности она чуть не поперхнулась горячим чаем: «Вот он, век разума! И полного бесчувствия! Уже сын о моей личной жизни заботится».
— А квартира их мне не нужна. Лучше пусть отец выпишется и оставит нас в покое.
— Дурачок, потом сам спасибо скажешь, — вздохнула Ира и посмотрела на часы, потом в разъём проспекта, где, слоясь в синеватой облачной дымке, догорала рыжая вечерняя заря.
Збышеку около 35 лет, его жене Яде — 34, знакомы ещё со студенческих пор. И сейчас вместе — оба в науке, в университете, да и живут благопристойно — в коттеджном посёлке за окраиной Варшавы: на 4-х сотках — покрытый сайдингом домик с крылечком, палисадником и местом для машины. Крошечный островок мещанского счастья по-европейски.
Когда мужчины подъехали, две девочки-погодки выскочили навстречу. Старшая, тёмненькая, капля в каплю напоминала мать; младшая, почти блондинка, отцовских кровей. Интересно, кому повезёт по жизни больше? Выглянув из кухни, Ядя помахала рукой, давая знак, что гостю рады. Збышек называл всех троих «мои девочки» и не чаял в них души.
За кофе сам собой завёлся разговор о потомках русских эмигрантов в Польше, и Ядя, немного кокетничая, сообщила Антону, что в роду её матери были цыгане из России.
— Она иногда гадает, — заметил Збышек, — хотите, погадает вам?
Он с лёгкой усмешкой посмотрел на жену. Отмахнувшись, Ядя, тем не менее, взяла чашку гостя и ловким движением опрокинула в блюдце. Подождав секунд двадцать, она вернула её в прежнее положение и стала изучать застывшие узоры.
— Я вижу вас, Антон, среди женщин, — вдруг поведала Ядя.
— В гареме, — с лёгкой усмешкой добавил Збышек.
— Нет, это другие женщины. Поодаль, очень нечёткий профиль, пожилой….
— Моя мать, она давно умерла, — тихо заметил Антон. Новизна обстановки или обстоятельства Ириной отлучки сыграли роль, не поймёшь, но на какое-то мгновенье он проникся пророческим даром польской цыганки.
— Рядом, по обе стороны — пани вашего возраста…
— А пожилого мужчину с бородкой не видите? — перебил её Антон прерывающимся голосом.
— Нет, нет — отрицательно покачала головой Ядя, — в центре ещё одна, очень молодая пани, скорее всего, дочь.
— Он — примерный семьянин, и не содержит на стороне ни любовницы, ни дочери, — с деланным смехом возразил Збышек и предложил выйти на террасу. Ядя обиженно смолкла.
Некое время мужчины стояли в нерешительности.
«Збышек наверняка поделился с женой моими личными проблемами. И если это не обычный застольный розыгрыш, она нюхом цыганских предков могла ощутить нечто, витающее подле моей персоны, и захотела как-то успокоить… или предостеречь, — размышлял Антон. — Мистика и только,…однако, пора подводить итоги поездки, тактично дав понять, что научное представительство совсем не по моей части».
— Какие у вас дальнейшие планы? — вдруг спросил Збышек. — Пора переводить наше научно-техническое сотрудничество на деловые рельсы. Разработками всерьёз заинтересовались немцы. Осенью можно организовать командировку в Восточную Германию — месяца на два для начала. И денег заработаете.
Видя, что советский коллега молчит, подытожил:
— Всё официально. В сентябре приеду в Москву, и договоримся с вашим шефом окончательно.
«Ай, да Збышек! — восхитился Антон мысленно. — С виду — флегма, а сколько энергии!»
Внезапно затрепетали в ночной тиши невидимые крылья, пронёсся силуэт крупной птицы, растворившись во тьме, в перелеске заухало. Червячок сомненья стал стремительно перерастать в лавину неодолимой тоски по Ире. Стряхнув оцепенение, он пошёл прощаться. Пора! Не хотелось хлынувшей через край меланхолией омрачить радушным хозяевам остаток вечера.