Отмечая сегодня день его рождения, мы совершаем поступок человеческой справедливости, и, повторюсь, признания поэзии».
Но, несмотря на голос Урибе, награды по–прежнему обходили Серрано стороной, в продолжение почти тридцатилетней кампании испуганного замалчивания.
Кем был Мигель Серрано
Дон Мигель Серрано Фернандес скончался субботним утром 28 февраля 2009 от кровоизлияния в мозг. Его останки похоронены на Главном кладбище Сантьяго — городе, в котором он родился, который оставил, куда возвратился вновь и где умер.
Разумеется, постоянная анафема угрожает забвению его лучших работ, как и в случае с Паундом и Эволой. Попытки демонизации будут подчеркивать в его портрете выдуманные монструозные черты, чтобы скрыть значение его «прокаженной литературы». В этом нет ничего нового: чтобы не допустить вручения награды Марии Луизе Бомбаль оказалось достаточно приглядеться к ее злоупотреблению спиртным. Чтобы не допустить признания Лафуркад, хватило обвинения в «несерьезности». Уидобро оказался «чересчур юн» и подозреваем в «сговоре с дьяволом». Тейльер также был осужден за пристрастие к бутылке. Очернить Серрано вообще не стоило никаких усилий: он же нацист! Этого достаточно, поскольку национальная литературная премия теперь присуждается за «приемлемое политическое поведение», то есть превознесение узкого круга привилегированных лиц. Любой неудобный автор здесь окажется козлом отпущения.
Кто–то назовет его спятившим стариком, не сумевшим вырасти из старосветских фантазий; но этот «сумасшедший», не повышая голоса, мгновенно завладевал вниманием всех присутствующих в любом ресторане по соседству, зачаровывая объемом знаний, доброжелательностью, необычайно богатым языком и трезвостью суждений. Кто–то будет припоминать расистские высказывания против евреев, негров, индейцев… И никто не узнает, насколько сердечно он принимал молодых людей еврейского происхождения, приходивших к нему за советом и помощью. Никто не вспомнит его слова в защиту мапуче, которых он считал основой смешанного чилийского народа. Не вспомнят ни выказываемого им признания великим писателям с еврейскими корнями, например, Полю Ре, Густаву Майринку и Стефану Цвейгу, ни его пожизненной дружбы с Володей Тейтельбомом.
Я же лично навсегда запомню его таким, каким видел тут, в Ластарии или Виктории Суберкасо: на прогулке в широкополой шляпе, и все встречные собаки радуются ему, как хозяину. На самом деле, единственная полученная им официальная награда — признание от Общества защиты животных. В Аргентине он опубликовал прекрасную повесть в память об умершей гималайской собаке Дольме, за что и получил награду, которой дорожил как знаком своего завета любви к животным.
Я хорошо помню и то, как он выпивал рюмку любимой настойки «Араукано», всегда предлагая и гостям — в его зеленых апартаментах, полных символов, флагов и портретов; здесь же на стене висел меч Эскалибур. Мужчина восьмидесяти лет, никогда не чувствовавший неловкости в окружении молодых друзей, в «Леопарде» или литературном кафе «Москето», с Кристианом Уорнкеном, где желающие могли встретить его чуть не каждый день. Я же виделся с ним лично благодаря случаям, символам, парадоксам — всему тому, что вращалось вокруг могучей оси его воли. Я помню и его пристрастие к курению в популярном ресторане «Лили Марлен» в Провиденсии, где беседы тянулись всю ночь до рассвета. Кто–то из гостей ресторана при случае предлагал отвезти нас домой, поскольку все мы жили по соседству. Тогда, в тесном салоне дон Мигель становился очень веселым и радостно смеялся удивленным лицам тех прохожих, кто сумел узнать его через окошко трясущейся машины.
Очевидно, что Серрано заслужил почетное место в национальном искусстве, намного более великое, чем хотели бы те карлики, что пытались отказать ему в даже в погребении. Всё же, очевидно и то, что при жизни в почете ему было отказано. Наверное, только неблизкое будущее принесет понимание того, что литературный гений не должен потакать прихотям публики. Мы остаемся только его читателями. Просто читателями.