Макс выжал улыбку и потянулся за бутербродом с колбасой.
- Как же! Тебе аппетит испортишь! Вон как трескаешь, только подкладывай!
- Думаешь, меня этот немецкий рассадник скверны не беспокоит? - нахмурился Сержант. - В отличие от тебя убираться из «Зоны» я не планирую. Здесь мой дом и я хотел бы какой-то предсказуемости. Лютых мутантов в «Зоне» предостаточно, но они редко лезут к людям. А эти в первую очередь к людям и заявятся. Каннибалы, будь они прокляты!
Паха задумчиво пожевал горбушку, хлебнул из стакана.
- Думаю собрать ребят да наведаться к тому туннелю, из которого мы с тобой выползли. Положить сверху парочку рельсов и автогеном всё заварить.
6
Говорил ли Сержант серьёзно, или просто пускал пыль в глаза, Макс не знал. Но его слова про автоген и рельсы неожиданно дали положительный результат, — Воробьёв мгновенно успокоился.
В нагрудном кармане лежали полученные накануне пятьдесят тысяч, да и Паха обещал скорейшим образом решить вопрос с продажей барахла из немецкого арсенала. Значит нужная для возвращения сумма вскоре будет в его распоряжении. Оставалось только найти проводника и немного подождать.
«Скорей бы решить все эти вопросы, - подумал Макс. - Как же мне надоела эта зловещая экзотика с её экстремальным подтекстом».
Он вышел из забегаловки и с жадностью потянул носом. Воробьёв всё ещё испытывал кислородный голод, но это чувство было последствием не столько физического, сколько психологического толка. Уж очень крепко врезались в память воспоминания о противогазе и пустых баллонах.
Сержант задерживался, и Макс обернулся к дверям.
«Сам же вызвался оплатить еду, теперь вот тормозит», - подумал он.
Взгляд скользнул по окрестностям, остановился на купе деревьев.
Здесь на отшибе «Эдема» людей было немного, и одинокая фигура человека мгновенно приковала внимание.
- Ты!? - едва слышно проговорил Макс.
7
Глухой звук ударил по барабанным перепонкам, и почти сразу же пришла боль. Словно хлестнули концом стального троса. Пуля попала в шею, заставив Макса резко отпрянуть в сторону. Он не сразу осознал, что красные брызги россыпью брызнувшие по гравию это его собственная кровь. Порывисто схватился за рану, потом оторвал ладонь от шеи и посмотрел на вымазанные кровью пальцы.
- За что!? - вырвалось у него.
Несколько секунд он балансировал на непослушных ногах, потом завалился на бок и затих.
Сквозь туманную пелену Макс увидел суетившегося рядом Паху, ещё каких-то людей. Потом его куда-то поволокли...
- Мой блокнот! - захрипел журналист. - Дайте скорее блокнот...
Эпилог
Из записок Макса Воробьёва.
Последствия передряги в «Красном блоке» стали проявляться, когда я вернулся домой, на «большую землю». Поначалу редко, потом всё чаще и чаще, меня стали посещать фантомы, возникающие перед глазами, всякий раз, как только я оказывался в окружении людей. Человеческая внешность перестала восприниматься как нечто естественно-обыденное. Нет-нет и возникнет неприятное чувство, что в толпе скрывается одно из этих созданий. Ты смотришь на человека и видишь в нём кровожадного каннибала готового в любую секунду вцепиться в глотку. Видения сиюминутные, но это крепко напрягает. Ну, да с этим я как-нибудь справлюсь.
Вдали от «Зоны» я открыл и ещё один побочный эффект. Не знаю уж насколько эти ощущения реальны, но иногда я вижу события в ретроспективе. В своих снах я становлюсь действующим лицом событий, в которых даже не принимал участия. Я мог бы сослаться на игру воображения, но слишком уж достоверными и чёткими кажутся эти странные видения. Увидел я и выстрел, который чуть не отправил меня на тот свет. Это выглядело так, словно я наблюдал за происходящим со стороны как беспристрастный и абсолютно равнодушный обыватель. Стоял у стены забегаловки и смотрел на собственные конвульсии.
Говорят, «Зона отчуждения» никогда не отпускает посетивших её людей. Кого-то уничтожает, кого-то превращает в послушных рабов, сводит с ума, лишает воли, пускает на корм мутантам, а тех кто вырвался из её цепких сетей зовёт назад. И чем дольше человек остаётся за её пределами, тем сильнее её крик. А потом ничего кроме этого крика ты уже не слышишь. Ни заткнуть уши, ни заглушить эти вопли — только смириться и подчиниться.