По комнате плавал табачный дым, в пепельнице дымились окурки с надкушенными мундштуками. Побаливала голова, першило в горле. «Перекурил», — решил Доронин. Открыл окно, представил, как будет ворчать врач, когда узнает, что он снова начал курить.
— А я думала, ты сочиняешь, — раздался разочарованный голос жены.
Зинаида Николаевна умела появляться бесшумно. Доронин настолько привык к этому, что даже не обернулся.
— Плоховато себя чувствую.
— Еще бы! Вон как начадил. А клялся — навсегда бросил.
— Не получилось, — сказал Доронин и обернулся.
Зинаида Николаевна устремила на него пытливый взгляд.
— Неприятности?
Ее лицо выражало участие, и Доронин неожиданно для себя спросил:
— Ты любила меня?
Зинаида Николаевна приподняла брови.
— Какая муха тебя укусила?
— Ответь.
— Сколько лет прожили — и вдруг…
— Не увиливай!
Зинаида Николаевна натянуто улыбнулась.
— Если бы не любила, то не вышла бы за тебя.
— Даже если бы я был гол как сокол?
Жена машинально поправила на стеллаже неровно стоявшую книгу.
— С милым рай в шалаше только в романах бывает.
Доронин кивнул.
— Так я и думал.
— Что… что ты думал?
Доронин вдруг ощутил страшную усталость. Захотелось лечь и сразу же уснуть, но Зинаида Николаевна не собиралась уходить. Розовощекая, упругая, очень подвижная, она была раздосадована: рот приоткрылся, в глазах появился гневный блеск. Глядя на жену, Доронин отметил, что она еще очень привлекательная. Он не испытывал к ней ни любви, ни ревности, впервые в жизни подумал: «Теперь, когда сын стал взрослым, нас уже ничего не связывает».
— Объясни же! — потребовала Зинаида Николаевна.
Что он мог объяснить? Да и нужно ли было это? Позади было двадцать лет совместной жизни, а впереди…
— Давай в другой раз поговорим.
Зинаида Николаевна фыркнула и ушла, хлопнув дверью.
Татьяна уходить не хотела. Напрасно Алексей повторял, что их могут увидеть.
— Наплевать, — беспечно роняла она и продолжала ластиться.
— Дай хоть немного поспать, — взмолился Алексей.
— Спи.
— Если не уйдешь, на кухню смоюсь.
— Боишься?
— За тебя.
Татьяна неохотно сползла с кровати, неторопливо натянула ночную рубашку, направилась к двери, вызывающе шаркая босыми ногами.
— Тише ты.
— Раскомандовался! — громко сказала Татьяна.
«Сейчас прибежит хозяйка и…» От волнения далее во рту пересохло. Но все обошлось.
Утром Анна Гавриловна спросила:
— Как спалось, дорогой постоялец?
Алексей кашлянул.
— Хорошо спалось.
Анна Гавриловна покрутила головой.
— По твоему обличью этого не скажешь.
Алексей воровато глянул на свое отражение в начищенном самоваре: ни черта не понять.
Задевая его широкой юбкой, Татьяна моталась по кухне: побросала на стол вилки и ложки, выставила чугунок с картошкой, покрошила соленые огурцы, лук, покропила салат растительным маслом. Ее лицо с темными полукружьями под глазами светилось.
За ночь сильно развезло. Побелка на хатах потемнела, с ветвей свинцово капало, собаки отряхивались, обдавая брызгами испуганно шарахавшихся кур. Вначале Алексей шел осторожно, прикидывая, куда бы ступить. Сапог каждый раз проваливался в черную и вязкую, как гуталин, грязь, и Алексей, подобрав полы шинели, потопал прямо по лужам.
Ниловна, когда он вошел в контору, дула в телефонную трубку, то и дело нажимала на рычаг. Поздоровавшись, объяснила:
— Надо в район позвонить, а он, — она кивнула на телефон, — оглох.
Алексей тоже подул в трубку и даже поколотил аппарат — никакого результата.
— Пусть молчит, — сказала Ниловна и послала Алексея на ферму — списать показатели.
Он обрадовался — надеялся увидеть там Верку. Записывал, что говорила учетчица, сам же посматривал по сторонам. Потом — тоже по поручению председательши — сбегал в телятник. Верки нигде не было. Алексей встревожился. В голову пришла шальная мысль, что Татьяна уже проболталась и теперь Верка прячется от него. Решив проверить это, покосился на столпившихся около конторы женщин. Показалось, они поглядывают как-то не так. Он вконец расстроился, хотел разыскать Татьяну и спросить — сболтнула или нет, но увидел задумчиво потиравшего небритый подбородок Веркиного брата и направился к нему.