Несколько раз я шутливо говорил Лене, что не очень-то верю в существование подруги, но на лице дочери даже жилка не дрогнула — скрытностью она тоже была в мать. Я собирался написать жене о своей догадке. Она временно жила в другом городе, где работали сын Алексей и невестка, жена нянчила Самохина-младшего — так называли мы в письмах и в разговорах по телефону нашего внука. Однако я ничего не сообщал жене: она была вспыльчивой, часто ссорилась по пустякам с дочерью, потакала лишь сыну, походившему и внешностью, и характером на меня, любила его всем сердцем, а к Лене относилась ровно, даже слишком ровно — без той теплоты, которая в других семьях делает мать и дочь самыми близкими людьми. Узнав о случившемся, жена могла бы примчаться с внуком на руках в Москву, накричать, нашуметь, а пользы никакой не было бы. Моя жена жила и продолжала жить по принципу: то, что позволено другим девушкам, Лене нельзя. Надо сказать, что в свое время жена заставила меня поволноваться. Я до сих пор иногда размышлял: изменила она мне в тот год или только дала понять, что может изменить. Никаких прямых доказательств ее неверности у меня не было — одни улики, а их при желании всегда можно найти. Сам я изменял жене, никак не мог понять, как она узнавала про это; я каялся и просил прощения, когда жена, побушевав и наплакавшись, заявляла о разводе. Видимо, обладала она какой-то врожденной интуицией — только этим можно объяснить то, что происходило в нашей квартире после очередного моего увлечения.
Все это было давным-давно. Я тогда и не помышлял о втором ребенке. Я никогда не спрашивал об этом жену, но подозреваю — она решила родить еще раз, чтобы понадежней привязать меня к себе. Если это так, то моя жена просто глупышка: я никогда бы не бросил ее, мы жили, в общем и целом, в согласии, даже, можно сказать, душа в душу. Жена, видимо, раньше меня поняла: главное не переспать, а чувствовать, с кем тебе лучше, спокойней, уверенней. А увлечения — они и есть увлечения: кое-что остается в памяти, а в душе пустота.
Я расстроился, когда выяснилось, что жена намерена родить во второй раз. Сын уже ходил в школу, и только-только наладилось наше материальное положение, и вот на тебе: снова пеленки, поносики, незапланированные расходы, хлопоты о расширении жилплощади. Все это всплыло в памяти, но я промолчал: жена сообщила мне о беременности, когда аборт было делать поздно.
Теперь я и представить боюсь, как бы жил без Лены, моей любимицы, моей отрады. Я души в ней не чаял, потакал ей, как жена потакала сыну. Дочь тоже была по-настоящему привязана ко мне, любила меня больше, чем мать. Я никогда не спрашивал Лену — так ли это, я просто чувствовал то, что дано чувствовать только родителям. Я радовался, когда Лена никуда не уходила вечером, даже тогда радовался, когда она или читала в своей комнате, или слушала музыку. И хотя современная музыка раздражала меня, я обычно разрешал Лене включать магнитофон на полную мощность, потому что убедился: чем громче музыка, тем больше удовольствия получает дочь. «Сам-то ел?» — каждый раз спрашивала она, когда я разогревал ей обед или ужин, а точнее, и то и другое сразу. Став студенткой, дочь лишь изредка проводила вечера дома. Я понимал ее: новые друзья, новые устремления, новые ощущения. Иногда нашу квартиру «оккупировала» молодежь, и тогда я, затаившись в своей комнате, пытался определить по доносившимся до меня мужским голосам, кто он, ее избранник.
Возвращаясь в час и позже, дочь входила в квартиру, стараясь не разбудить меня, тихо-тихо, осторожно закрывала дверь — даже щелчка не было слышно, но я все равно просыпался. Первое время появлялся в пижаме в прихожей, укоризненно покачивал головой, потом перестал. Притворившись спящим, дожидался, когда стихнет в ванной шум воды, ловил ухом быстрые шаги. Очень скоро все стихало, и я сразу же засыпал или долго думал, где и с кем была моя дочь, кто тот, кто доставляет ей пока только радость, но может принести горе.
…Дверь моей комнаты была распахнута. Войдя в прихожую, дочь на этот раз не поздоровалась, как здоровалась раньше, когда заставала меня бодрствующим, прошмыгнула, не сняв туфли, в ванную. Зашумела вода. Сердце сжалось от дурного предчувствия. Я подождал. Лена не выходила, вода продолжала шуметь. Я подошел к двери ванной, потеребил — вверх-вниз — ручку.