— Ваше дело – писать! – не уставал говорить отец Александр. – Завтрашний день сам о себе позаботится.
Однажды он попросил у меня накопившиеся стихи. Я дал большую пачку. С трепетом ждал – что он скажет?
Примерно через неделю он приехал ко мне, сказал неожиданное: «Это очень мужские стихи. Ничего подобного сейчас никто не пишет».
К тому времени, кроме отца Александра и таких людей, как Сонечка, у меня никого не осталось. Отец Александр так щедро одарил меня своей дружбой, доверием! Казалось, этому счастью не будет конца…
66
Признаться, до сих пор не могу окончательно понять, почему излечиваются мои больные. Нервничаю. Заставляю исцелившихся пройти окончательную проверку в клиниках. Не хочу прослыть шарлатаном.
Как–то удалось вернуть слух оглохшему болгарскому мальчику. После этого случая родители подобных детей затребовали меня в Болгарию. Отец Александр благословил поехать.
Возили меня из Софии в Пловдив, в другие города. Потом на море – к турецкой границе. Оттуда снова в Софию, где у меня произошла встреча с ближайшей подругой знаменитой Ванги – тоже ясновидящей, бывшей партизанкой. Она многое рассказала о моём будущем. Всё–таки удивительно, потом почти всё сбылось в точности! И не вообще, а буквально. К концу пребывания в Болгарии я оказался в 70 километрах от Софии – в городке Самокове в гостях у своего давнего друга художника Христо Нейкова.
…Там есть маленький женский монастырь. Чудесный. Монахини с сестринской любовью приняли меня. Угощали, надарили подарков. А я рассказывал им об отце Александре.
На прощанье сфотографировались.
67
Всё лучшее, что было в мире, исчезло. Навсегда.
С убийством отца Александра 9 сентября 1990 года время сломалось.
Что мне было теперь до того, что отец Александр, оказывается, переслал рукопись моего романа «Здесь и теперь» в Лондон и мне там присудили первую премию на каком–то конкурсе?
Я остался сиротой.
…Он был на пять лет моложе меня.
68
Чтобы хоть как–то спастись от горя, от сиротства, записывал по горячим следам воспоминания об отце Александре.
Тем временем стали названивать, преимущественно по ночам, обещая отправить на тот свет за моим духовным отцом. Я долго терпел.
Осенью 1992 года приятель сказал: «Это плохо кончится. Тебе нужно хоть на время уехать». Он взял на себя все хлопоты.
…В конце ноября я вылетел в Грецию, где у него был совместный морской бизнес с фрахтовщиком из Пирея – Йоргасом.
Йоргас оказался фантастически добрым человеком. Он дал мне денег, вручил ключи от своего старинного дома на каком–то острове, затерянном в Эгейском море.
Меня посадили в самолётик местных авиалиний, и через час полёта я высадился на острове Скиатос.
Без языка. Без единого знакомого человека. В двухэтажном каменном неотапливаемом доме.
Наступила греческая зима. По ночам было холодно. В тёмной комнате на первом этаже я ночевал, завернувшись поверх одеяла в ковёр. Утром поднимался по наружной лестнице на второй этаж, где в светлой комнате можно было работать.
В течение той зимы написал «Все детали этого путешествия», большую часть романа «Скрижали», множество стихов.
69
Немногочисленное население острова несомненно обратило внимание на меня – единственного чужеземца. В местной церкви, на улочках кивали, здоровались. И это лишь подчеркивало моё одиночество.
В ночь на новый, 1993 год я сидел один в верхней комнате перед бокалом вина, когда без десяти двенадцать услышал чьи–то шаги по наружной лестнице. Кто–то робко постучал.
Я отпер дверь. И увидел забрызганную дождём пожилую женщину с накрытой фольгой тарелкой в руках. Под фольгой оказались греческие пирожки с корицей и орехами. Ещё горячие. Из чего следовало, что она живёт где–то по соседству.
Ни за что не хотела переступить порог. Из ответов на расспросы смог разобрать, что её зовут Мария, что она действительно живёт где–то рядом и поздравляет с Новым годом.
Так у меня на острове появился первый знакомый человек.
70
Умение ловить рыбу очень мне пригодилось.
По утрам на закидушку ловил с пустого пирса незнакомых средиземноморских рыб, что давало существенную экономию средств.