Возможно, вызовет удивление тот факт, что следы морфия сохранились со столь далекого времени. Но подобного рода стойкость вещества на бумаге была вызвана тем, что в ту эпоху при ее изготовлении еще не применялся хлор, способный затруднить, а то и вовсе уничтожить всяческие следы наркотика.
На всем протяжении рукописи количество содержащегося морфия на страницах меняется. Вначале он почти отсутствует, но постепенно по мере написания его количество увеличивается. Было отмечено, что содержание морфия также падает там, где начинается сюжетная линия Иешуа.
Самыми наркотическими стали страница плана романа и страница главы «Поединок между профессором и поэтом». Некоторые страницы мистических глав указывают на непрерывное потребление автором морфия. Оно взлетает особенно в тех резких главах, где воображение поднимается до непревзойденных пиков, как, например, в «Великом бале Сатаны».
Потребление наркотических веществ нисколько не умаляет таланта автора. Вспомним, что классик английской поэзии Сэмюэл Кольридж, балансируя на грани реальности и фантастического сна, под действием опиума, с помощью которого боролся с физической болью от дизентерии, создал поэму «Кубла-хан», ставшую иконой английской и американской культур. В XIX веке потребление опиума было распространено в среде богемы: Бодлер и Дюма прибегали к этому препарату.
Может возникнуть справедливый вопрос: а есть смысл в опасной фармакопее искать источник вдохновения автора? Не принижаем ли мы творческий метод, талант, в конце концов законную диффузию фантазии, мастерства и житейского опыта? Отнюдь! Этот момент придает образу автора заостренность и неоднозначность. Тем более, что одним из главных персонажей его романа был Воланд, которому авторская химия, возможно, добавила адской значительности, парадоксальности в выводах и подлинной мрачности всепонимающего посланца тьмы.
Визит в Москву предполагал невероятные встречи и еще более невероятные последствия этих встреч в самых невероятных местах и самые невероятные для СССР темы бесед. Самая важная из них и самая первая оказалась посвящена факту существования Иисуса Христа. И этот вопрос, как мы увидим, был острым не только для слушателей Князя тьмы, так и для автора.
Но так как вопрос об историчности бога служит завязкой романа, будем считать его принципиальным. С него Воланд начинает свою миссию в Москве. И следовательно, вопрос является кардинальным для всего романа и понимания его тайного смысла, выходящего за пределы литературного поучения.
Глава 2. Главный вопрос дьявола
Роман «Мастер и Маргарита» открывается сценой на Патриарших прудах, которая происходит жарким весенним вечером. Тогда два литератора — Берлиоз и Иван Бездомный погружаются в эмоциональный спор о свежем произведении Ивана, который написал по заказу советского журнала антирелигиозную поэму об Иисусе Христе. Жаркое обсуждение, на фоне которого и появляется Воланд, сопровождается немыслимыми эскападами эрудита Берлиоза, как будто сыплющего цитатами из «Золотой ветви» Фрэзера или атеистических произведений революционера и борца с религией Николая Морозова[9].
Этот обмен мнениями становится важным стержнем романа, и с него начинается диалог с Воландом. А предваряется принципиальный спор сакраментальным вопросом незнакомца:
— Если я не ослышался, вы изволили говорить, что Иисуса не было на свете? — спросил иностранец, обращая к Берлиозу свой левый зеленый глаз.
— Нет, вы не ослышались, — учтиво ответил Берлиоз, — именно это я и говорил.
Почему Воланда заинтересовал вопрос о существовании Иисуса Христа? Возможно, потому что это существование как бинарная оппозиция предполагает и наличие антихриста, и, конечно, дьявола, которому посвящено седьмое доказательство — доказательство, следовательно, самого Воланда.
И если для Берлиоза и Бездомного вопрос об историчности Иисуса Христа скорее дань политической номенклатуре времени, следование партийному заказу, то для автора — Михаила Булгакова — он имеет и моральную сторону. Его отец, преподаватель Киевской духовной академии, доктор богословия Афанасий Булгаков был тем, кто не просто верил, но и даже и не сомневался в историчности событий, описанных в Евангелиях. Лауреат Макарьевской премии, присуждавшейся Святейшим Синодом, он был образцом просвещенного консерватизма. И, несомненно, сын испытал его влияние.
9
Морозов, Николай Александрович (1854–1964) — революционер-народник, участник покушения на Александра II, в советское время директор Естественнонаучного института им. П. Ф. Лесгафта. Автор труда «Христос. История человечества в естественно-научном освещении». Т. 1–7. М.-Л.: Госиздат, 1924–1932.