Он отпустил тангенту и повернулся ко мне.
– Эти придурки не дают разрешения! Сказали, мол нужно какие-то документы оформить для вылета. А Мирославский лично приказал доставить к нам на борт экспериментальные огнемёты.
– Издеваются? Огнестрелы на борту я ещё пойму, но огнемёт? Он от перепада не рванёт?
– А? Всё может быть.
– Так, мне это уже не нравится. Позови Алексея.
– Сейчас.
Я вышел в салон и подошёл к Алексею, заканчивавшего размещать ящики в хвосте, всё равно там никого не будет.
– Алексей! Можно вас?
– Да, конечно. Что случилось?
– Нам не дают взлёт. – шёпотом сказал я. – Мирославский приказал доставить какие-то огнемёты на борт.
– Кабздец…
– Почему?
– Значит, слухи не врут: регенератов можно только сжигать из огнемётов.
– Я подумал, а отсекать головы как?
– Хорошая идея, кста. Щас. – Дежурный! Алферов беспокоит. Доставь-ка мне пару мачете… Да, мачете, что никогда таких не видел? Вон, на складе пылятся!… Спасибо!
Через пятнадцать минут на борт поднялось несколько грузчиков, которые пронесли в салон несколько ящиков. Три из них точно отличались от армейских, а последний – вылитый цинк.
Из него Лёша вытащил мачете.
– То, что нужно. Слушай, немец, я официально тебя не вооружал, но… вот, держи. – он передал мне старый пистолет Макарова. Но старый не значит изношенный. Ощущение, что его, конечно, поносили, но стреляли не особо.
– А Мирославский?
– Этот ствол официально списали, как и все ПМы, когда нам “Грачей” подсунули. Так что, держи, пользуйся… Хотя погоди, щас…
Алексей минуты две копался в разгрузках и в своём рюкзаке, пока не вытащил оттуда несколько коробочек из-под охотничьих патронов.
– Там патроны к твоей “волынке” и магазины. Часть набита, часть… уж извини, сам.
– Спасибо.
– Да незачто.
В этот момент раздалась тональная мелодия, означающая обращение пилотов к пассажирам.
– Внимание всем. Готовимся ко взлёту. Убрать трап от самолёта, закрыть двери и приготовиться к герметизации салона.
Я посмотрел на Лёху и сказал.
– Только пристегнитесь, ладно?
Я спешно вернулся в кабину, но дверь запирать не стал, да и зачем. Дверь нам нужна только для защиты от террористов. А до 11 сентября такие двери были не толще обычной входной двери. То есть, её можно было бы вынести так же, как и любую другую дверь. А если с тобой на борту только твой экипаж и десяток военных-коммандос, которые прошил всевозможные психологические проверки и готовы служить своей стране до конца, то… я не знаю, тут нужна дверь.
– Не станешь закрывать? – удивлённо спросил Сельчук
– А зачем? Террористов среди пассажиров точно нет. Я уверен.
– Ствол откуда? – сморил меня Сельчук таким тоном, что я должен сдаться по обвинению в измене Родине.
– Лёха дал. Говорит, списанный.
– Понимаю. Такие только у полиции остались… Немного помучаешься, пока патроны не раздобудешь, а там может и что-нибудь другое достанешь.
– А вот и патроны. Сколько – не считал, но думаю, штук сто наберётся.
– Вопрос снят. Хорошо, управление справа, контроль слева.
– Вас понял. Запрашивайте запуск двигателей.
– Понял. – ответил мне Сельчук и нажал на кнопку радио. – Победилово-старт, Аэрофлот два четыре один семь. Запрашиваю запуск двигателей.
– Аэрофлот два четыре один семь, запуск разрешаю. Работайте с Победилово-руление на сто двадцать четыре запятая четыре семь пять.
– Вас понял. Запуск разрешён, работать с рулением на сто двадцать четыре запятая четыре семь пять. – он повернулся ко мне. – Запускай двигатели.
– Есть!
Я передал Сельчуку толстую книгу с инструкциями. Это наши контрольные карты. Ими регулируется вся жизнь пилотов внутри кабины пилотов. Если угодно, то это наша Библия, отступление от которой – смерть. Ну… Если не смерть, то в как минимум строгий выговор, а если совсем не повезёт – увольнение.
– Так, Двигатель один зажигание.
– Есть!
– Двигатель два зажигание.
– Есть!
Раздался звук запускающихся двигателей.
– Так, связываюсь с рулением. – сказал Сельчук. – Аэрофлот два четыре один семь, Победилово-руление. Запрашиваю руление на свободную полосу.
– Руление разрешаю. Рулите на полосу ноль три.
– Хорошо, вас понял.
Мы довольно быстро выполнили оставшиеся контрольные карты и вырулили на полосу через единственную действующую в этом аэропорте рулёжку.
– Запрашиваю вылет. Аэрофлот два четыре один семь на полосе ноль три.
– Вылет разрешаю. Удачи, ребята.
– Победилово, спасибо! – сказал я на прощание.
Сельчук решил взять управление на себя, и начал взлёт. Мы взлетали не на максимальном режиме двигателей, а всего на половине тяги. Из-за этого мы смогли оторваться от земли только в конце полосы.