То же самое творит вокруг нас буйная летняя жизнь. Легкой поступью идет она по звенящему лугу, призывая к бытию тысячи организмов и тысячи тут же погубит, чтобы завтра снова создавать прекрасные формы, уже обреченные на смерть. Только с этой точки зрения вечного движения, непрерывного развития можно рассматривать, в частности, роль окрасок в природе и понять, почему покровительственная окраска не очень-то спасает, а пугающая окраска не очень-то пугает. Но тем не менее смысл их и причина развития именно таковы. Ведь мощная броня эскадренных броненосцев не спасает военные корабли от всесокрушающих ударов крупнокалиберных снарядов. Однако броня совершенствовалась именно для защиты от снарядов, совершенствуя вместе с тем и артиллерию. И покровительственная окраска совершенствовалась как средство защиты, совершенствуя вслед за собой и зрение врага как средство нападения.
Рис. 22. Мимикрия мух, подражающих осам
Оса-одинер — 1, муха нормального типа из семейства львинок — 2, львинка, подражающая осам окраской и формой усиков,— 3, муха нормального типа из семейства сирфид — 4, муха того же семейства, подражающая одинере,— 5, окраской и формой усиков, как и муха семейства большеголовок,— 6
Такова жизнь. Когда-то в лоне морей она зародилась, и все свершившееся с тех пор определилось в момент возникновения главного свойства живого вещества: способности расти и размножаться.
Здесь уместно вспомнить величественные слова, которыми Энгельс закончил введение к «Диалектике природы»:
«Но как бы часто и как бы безжалостно ни совершался во времени и в пространстве этот круговорот; сколько бы миллионов солнц и земель ни возникало и ни погибало; как бы долго ни длилось время, пока в какой-нибудь солнечной системе и только на одной планете не создались условия для органической жизни; сколько бы бесчисленных органических существ ни должно было раньше возникнуть и погибнуть, прежде чем из их среды разовьются животные со способным к мышлению мозгом, находя на короткий срок пригодные для своей жизни условия, чтобы затем быть тоже истребленными без милосердия,— у нас есть уверенность в том, что материя во всех своих превращениях остается вечно одной и той же, что ни один из ее атрибутов никогда не может быть утрачен и что поэтому с той же самой железной необходимостью, с какой она когда-нибудь истребит на Земле свой высший цвет — мыслящий дух, она должна будет его снова породить где-нибудь в другом месте и в другое время»[13].
Долго еще суждено нам идти цветущими путями, озирая мир сквозь видимый солнечный смех и незримые, неведомые слезы... Но к чему уныние? В мире столько же смертей, сколько и рождений. Рождений даже больше: усложняясь, дифференцируясь, органический мир постепенно обогащается. И разве мы не молоды?
Какие-нибудь 40—50 тысячелетий лежат на плечах всего человечества. Любое насекомое, порхающее сейчас по цветам на опушке,— старик по сравнению с нами, но и он летает, оживляемый солнцем...
Много счастливых часов провел я среди молоденьких березок. Длинную повесть рассказывали мне их шелестящие листья, пучеглазые сеноеды, цикадки, тли. Не думайте, что на маленькой березке ничего нет. Впрочем, она не такая уже и маленькая, на ней висят первые сережки. Строго говоря, подсчитать ее возраст не так легко. На этом месте росла много лет старая береза. Ее срубили, и от пня разрослась буйная поросль вытянувшихся в стройную компанию молодых березок. Вот и разбери, сколько их тут и сколько им лет. Когда росла старая береза, было ясно: одна береза и столько-то ей лет. Березу срубили. Но срубили-то только ствол с ветками, а вся подземная часть дерева осталась неприкосновенной и отрастила несколько новых стволов. Одна береза осталась или их стало несколько? Выросли новые деревца или осталась старая береза? Пожалуй, правильнее сказать, что растение по-прежнему одно и осталось старым, возобновив, регенерировав только утраченные органы: питающие листья и поддерживающий их ствол и цветы — органы размножения. Но тогда со счетом лет выйдет большая путаница: ведь в наших местах лес сводят через каждые 30—40 лет, и каждый раз на месте пней вырастает молодняк. Происходит как бы искусственное омоложение растения. Оно, давая новые стволы, а затем новые корни, живет уже в течение, может быть, нескольких столетий[14].
14
Некоторые сомневаются, что таким образом можно продлить жизнь дерева за его нормальные пределы; указывают, что очень старые деревья не дают корневых побегов. По-видимому, они не правы, так как не только корни, но даже отдельные участки стебля (черенки) могут бесчисленное число раз отращивать и корни и стебли; например, бананы и сахарный тростник уже тысячелетиями разводят исключительно черенками, а картофель — клубнями.