Гравий хрустел под ногами. Я ждала, что в любой момент услышу за спиной шаги, что пара охранников схватят меня и утащат обратно в здание или что за углом меня уже поджидает патруль. Но никто за мной не бежал и никто не ждал меня за углом. Завернув за угол, я увидела лужайку, пару фонарей, а за ними — низкий белый забор с открытой калиткой. Я подошла к символическому забору, достававшему мне до колен, вышла через калитку и оказалась на обычной проселочной дороге, освещенной фонарями.
С другой стороны дороги виднелись леса и одинокие дома, чьи окна светились как маяки в ночном море. На горизонте виднелась золотистая полоска — все, что осталось от зашедшего солнца. «Там запад, — констатировала я, — точнее, северо-запад. Значит, дорога идет с юга на север». После минутного колебания я решила идти на север.
Скоро фонари кончились, золотистая полоска на горизонте исчезла, и я очутилась в темноте. С каждым следующим шагом я чувствовала, что все дальше углубляюсь в никуда. Нет, мне не было страшно, просто было так темно, что я абсолютно ничего не видела. Поняв, что смотреть вперед бесполезно, я задрала голову вверх и посмотрела на небо. Оно было таким чистым и ясным, что видны были все звезды, даже такие далекие, что у них не было имени и их не включили ни в одно созвездие. Небо было просто усыпано ими. Поодаль, ближе, чем все эти миллиарды безымянных звезд, я увидела Малую Медведицу — Юханнес научил меня ее различать. И Большую тоже. А наискось от нее светилась Полярная звезда.
ЧАСТЬ 4
Мне дали ее увидеть. Лишь на мгновение. Но я успела ее увидеть. У нее были темные волосы. Она была крошечная, с личиком ровным и гладким, как у фарфоровой куколки. У нее были нос Юханнеса и его рот. И подбородок. И было что-то от моей мамы в ее личике, наверно лоб. Она лежала в позе зародыша, сжав кулачки и выставив большие пальчики, словно на счастье. Глаза зажмурены, а пальчики ног дергались в такт ее воплям.
Вот что я видела и слышала, когда акушерка подняла ее, чтобы показать мне: она была настоящая, живая, здоровая. Потом ее унесли. А меня зашили. Я ничего не чувствовала ниже шеи, потому что мне сделали наркоз.
Петра Рунхеде заявила: «Скажите, если я могу что-нибудь для вас сделать, Доррит».
То же самое она сказала в то утро после смерти Юханнеса, и — самое забавное — то же самое она сказала на празднике, когда я вернулась со своей ночной прогулки под звездами. Меня не было, наверное, целый час. Я о многом успела подумать, и к моменту ее нового вопроса у меня был готов ответ.
— Да, — ответила я. — Сейчас сказать или потом?
— Сейчас, — ответила заведующая. — Пойдемте, поищем место потише.
Мы вышли в фойе, где стояли низкие диваны, банкетки и журнальные столики, как в VIP-зале аэропорта. Обезличенная и не слишком удобная мебель. Я села на диван, Петра — на банкетку напротив. Она достала блокнот, ручку и кивнула мне.
— Три вещи, — начала я. — Я хочу бодрствовать, когда мне сделают кесарево. Я хочу увидеть ребенка. И еще я хочу, — я сунула руку в карман и достала камень, — чтобы ребенок получил это, чтобы приемные родители пообещали передать ему это вместе с письмом от меня, когда он начнет спрашивать о своих настоящих родителях или когда достигнет совершеннолетия. В письме не будет написано, что его родители были «ненужными». Вы можете это обещать?
Петра все записала и посмотрела на меня:
— Да, я думаю, что можем. Конечно, я не могу гарантировать, что они сдержат обещание, но мы можем заставить их подписать соответствующее соглашение.
Петра пообещала дать мне окончательный ответ через пару дней, я поблагодарила ее, и мы вернулись на праздник, где я сразу отправилась на поиски Миранды. Отыскав ее, я объяснила, что встретила подругу, которая была расстроена и нуждалась в утешении.
— Ты выглядела так, словно это тебя надо было утешать, а не подругу, — удивилась Миранда.
Я рассмеялась, уверила ее, что со мной все в порядке, и спросила, не хочет ли она потанцевать.
Снова февраль. Восемь месяцев прошло с того праздника. Четыре со дня родов. Я протянула так долго по двум причинам.
Первая — я хотела закончить это повествование, несмотря на то что оно наверняка окажется в каком-нибудь подземном архиве под главной библиотекой в столице. Если оно вообще попадет в библиотеку.