Нет ни высших, ни низших организмов; млекопитающие не выше растений, а есть бесконечно разнообразные формы жизни в силу ее ненасытимости, стремящейся поглощать годные для ее питания химические соединения. Всякая новая форма жизни, всякий новый вид животных — это не более, как новое приспособление органической материи для выполнения основного ее закона — ненасытимости.
Мы должны представить себе дело так: простейшая органическая материя для того, чтобы увеличиваться, с одной стороны делится, с другой стороны принимает все более и более разнообразные формы для того, чтобы поглощать как можно больше из окружающей среды. Всякая новая форма жизни может жить в тех условиях, в которых не могут жить все остальные, и потому всякая новая форма жизни есть лишь новое приспособление ненасытимой органической материи.
Наделенные никогда ненасытимым голодом организмы должны истреблять все, что может увеличивать их организм или их потомство — будь то неорганическая материя или органическая. Ни один организм никогда не может быть сытым, потому что он ненасытим; пока он живет, он стремится к недостижимой цели, какие бы приспособления для жизни, т. е. увеличения себя и своего потомства он не имел. Этому одному закону подчинены все растения, все животные и в этом отношении они одинаково „высоки“ — всем даны несуществующие у других приспособления для выполнения цели жизни, — и все одинаково „низки“, потому что ни одно растение, ни одно животное не может достигнуть недостижимой цели жизни—увеличения, и все достигают только конца, но не цели жизни, потому что как прекрасно сказал Montaigne: La mort est bien le bout, mais non le but de la vie20.
V.
Способность чувствовать страдание и наслаждение есть одно из бесконечно разнообразных приспособлений органической материи для насыщения ее ненасытимой жажды увеличения. Те животные, которые наделены этой способностью, в других отношениях менее приспособлены к борьбе за существование и только благодаря этой способности могут существовать. Всякому понятно, что животные, наделенные способностью наслаждаться и страдать, вообще во всех других отношениях наименее устойчивы; все эти животные „нежны“, обладают сравнительно меньшей сопротивляемостью, чем существа, не одаренные этой ужасной способностью. Животные и растения, не наделенные этой способностью, легко переносят такие повреждения, которые безусловно убивают „высших“, наделенных чувствительностью. Каждый ребенок знает, как трудно убить дождевого червяка и как легко лишить жизни цыпленка. Об этих общеизвестных фактах нет надобности говорить.
Мы должны ответить на следующие вопросы: объяснимо-ли происхождение или возникновение духовной жизни вообще; в чем состоит первое проявление психической жизни; где начинаются настоящие страдания и наслаждения.
Первый вопрос — чисто философский, и я почел нужным поставить его, чтобы избежать недоразумений; при том кратком изложении, которое дано в этой работе, недоразумения весьма возможны, а между тем они крайне нежелательны, так как могут обусловить совершенно ложное понимание моих идей.
Возникновение первого психического явления есть, по существу, непонятное явление для нашего ума; я вполне согласен с Дюбуа-Реймондом21, что это явление вследствие своей трансцендентности составляет неразрешимую загадку для нашего ума. Сочинение Дюбуа-Реймонда общеизвестно и потому нет надобности далее распространяться по этому вопросу.
На второй вопрос наука пока не может дать точного ответа; я не могу здесь заниматься этим вопросом с той подробностью, как он того заслуживает само по себе; я скажу о нем лишь насколько это нужно для уяснения основной темы настоящей работы.
Почти все психологи принимали первичность умственной деятельности; это было общепринятое учение; только Ennemoser22, Birnbaum23, Gorwitz24 выступили в защиту первичности чувствований; чувствования, по учению этих авторов, — вот первичный основной элемент психической жизни. Пока биология не укажет нам животных ощущающих, но не чувствующих, или наоборот, — до тех пор точного решения современного спора быть не может. Пока мы даже не можем представить себе, как можно решить — чувствует ли животное или только ощущает, или, наоборот, только чувствует, но не ощущает, и поэтому пока приходится довольствоваться наиболее распространенными в наше время учениями, что нет умственных процессов без чувствований, нет чувствований без интеллектуальных процессов. Весьма метко по этому поводу выразился Cruger25 „Die psychischen Erscheinungen oder die Vorgänge in unserer Seele sind von dreifacher Art; es geschieht erstens etwas in uns, zweitens mit uns, drittens aus oder durch uns“26. Для того, чтобы чувствовать, очевидно, необходимо хотя бы смутно ощущать, с другой стороны ощущения, особенно смутные, не имеют никакого значения, если они не сопряжены с чувствованиями. В самом деле, зачем животному световые ощущения сами по себе, эти ощущения сами по себе никакой пользы принести не могут; „низшие“ животные не могут из этих ощущений выработать себе представлений и сведений, полезных в борьбе за существование. Сопряженное с чувствованием ощущение полезно для животного, потому что чувствование удовольствия заставит животного искать этих полезных световых раздражений, а чувствование страдания избегать тех-же раздражений, когда они вследствие своей интенсивности стали вредить животному. Световое раздражение дало только ощущение животному; вместе с ощущением в животном или с животным (mit uns) произошли, может быть и очень слабые, изменения, которые, в свою очередь, вызвали чувствование страдания или наслаждения; чувствования, а не ощущения полезны животному, потому что не ощущения, а страдание или наслаждение заставляют его поступать наивыгоднейшим для него образом. Лягушка удаляет каплю серной кислоты с своего тела, очевидно, не потому, что знает о том, что эта капля причинит ей вред, а потому, что эта капля вызывает у ней чувствование боли; обезглавленная лягушка точно также удаляет каплю серной кислоты, по всей вероятности, потому, что в спинном мозгу ее заложены приборы, с помощью которых она защищает себя от вредной для ее организма капли серной кислоты. В обоих случаях одна и та же причина вызвала совершенно одинаковое последствие; в обоих случаях лягушка боролась за свое существование, устранила то, что вредно для ее жизни, уменьшало ее жизнь. Очевидно, что капля серной кислоты, разрушив часть покровов лягушки, уменьшила бы ее жизнь, а лягушка, как всякое живое существо, стремится к увеличению ее. Лягушка с целым головным мозгом, по всей вероятности, ощутила, узнала, что на ее поверхность подействовало раздражение и удалила его, потому что почувствовала боль. Она удалила это раздражение или потому, что в ее головном мозгу возникло чувствование страдания, или потому, что в ее головном мозгу имеются такие же приборы, как и в спинном. Если бы в ее головном и спинном мозгу не было этих приборов, или ее головной мозг был лишен способности чувствовать, она не удалила бы этой капли, потому что одно ощущение этой капли не содержит в себе причины для ее удаления: лягушка избегает вредного для ее жизни, а ощущение само по себе никоим образом не может быть ни вредно для лягушки, ни сообщить ей о вреде капли серной кислоты. Если табетику, не знающему вредного действия серной кислоты, на конечность, пораженную аналгезией, попадет капля серной кислоты, то он может и не стереть этой капли; ощущение прикосновения и теплоты, произведенной этой каплей, само по себе безразлично для нас и лягушки. Боль, страдание, как результат происшедшего с организмом (mit uns) вследствие этой капли — вот что непосредственно существенно важно и для лягушки и для человека.
26
Rehmke делит психические состояния сознания на: Das gegenstandliche Bewusstsein; Das zuständliche Bewnsstsein; Das ursachliche Bewusstsein. (Lehrbuch d. allgemeinen Psychologie).