Кто жил в сырой, тесной, темной комнате, тот помнит, как он дурно себя чувствовал в это время и как состояние его здоровья и настроение изменялись к лучшему при переселении в сухую, светлую, просторную квартиру. Гигиенисты довольно точно определили, каково должно быть жилище человека; если-бы высчитали, насколько жилища людей не удовлетворяют требованиям гигиены, мы точно определили-бы сумму страданий, причиняемых человечеству недостатком жилищ.
О вреде для организма от недостатка в платье и обуви говорить не буду, потому что между бедствиями человечества, эта недостаточность играет сравнительно малую роль.
Народная мудрость всегда считала работу одной из главнейших причин наших страданий. С тех пор, когда высшие классы резко выделились от остального населения и перестали даже понимать народ, возникло учение о прелестях труда. Ученые и мыслители теперь принадлежат к высшему классу и их незнание народа и близорукость дошла до того, что и они с поразительным легкомыслием расписывают прелести труда, а Гитли написал на эту тему целую книгу. Наш гениальный мыслитель, Л. Н. Толстой, очень зло осмеял белоручек, смешивающих умственные занятия с настоящим трудом и первый оцепил вполне верно настоящий труд. Действительно, просто удивительно, до чего может достигать близорукость и легкомыслие! Решились тот труд, на который обречено человечество, называть приятным и полезным для здоровья. Те, кто сами трудятся, всегда и всюду считали, считают и будут считать работу величайшим страданием.
Труд и есть страдание, потому что он причиняет крайне неприятное чувствование утомления и всегда происходит при обстановке, обусловливающей страдания. Только богатые занимаются, насколько труд им приятен и при приятной обстановке. Те-же, кто трудом снискивают себе пропитание, работают сверх сил и при крайней тяжелой обстановке. Принято считать, что труд земледельца менее других вреден для здоровья, менее других неприятен; не мало наивных господ, по мнению и даже глубокому убеждению которых жизнь земледельца близка к идиллии, но сами земледельцы думают совсем иначе и бегут неудержимо в города. Земледелец должен работать так много, труд его так тяжел, обстановка труда вызывает столько страданий, что всякий другой труд, по убеждению мужиков, легче и благодарнее. Кто внимательно всматривался, как бабы в жаркий день жнут, согнувшись, от зари до зари, как в холодные осенние дни выкапывают картофель, мочат лен, как, стоя по колено в жидком навозе, ухаживают за скотом — тот не будет удивляться, почему все земледельцы стремятся в города, но, к сожалению, ученые господа на такие мелочи не обращают внимания. В этом отношении их поднимание ложно, менее верно, чем одной моей родственницы, ежедневно благодарившей Бога за то, что она родилась дворянкой, а не мужичкой, страдания которой она понимала и которой сочувствовала.
Работа на фабриках, заводах, в мастерских так тяжела, неприятна, происходит при такой обстановке, что даже самые смелые оптимисты не решаются называть ее приятной. Едва-ли менее страданий вызывает труд мелочных торговцев, по целым дням сидящих на грязных, вонючих базарах или разносящих по улицам свои товары. Всякий труд для добывания куска хлеба вреден для здоровья, усиливает процессы разложения и потому причиняет страдания, и я положительно не могу решить, кто страдает больше, рыбаки, целые дни и ночи проводящие в холодной воде, рабочие на каменно-угольных копях, или служителя при анатомических театрах.
Труд, говоря вообще, усиливает процессы разложения в мышечной и нервной системе и посредственно во всем организме, почему всякий работник должен есть больше, чем то нужно для естественных потерь организма; если даже нет недостатка в пище, то и в таком случае скоро наступает момент, когда и усиленное питание не может вознаградить больших потерь, причиняемых организму работой, почему работник, как и почтовая лошадь, скоро старится и скоро изнашивается. Все это очень ясно; нужно только обратить внимание, что эти усиленные потери организма, как и все процессы разрушения, причиняют страдание; вначале при работе является неприятное чувствование утомления, затем работник „втягивается“ в работу и далее не чувствует утомления, что однако вовсе не доказывает, что работа не разрушает его здоровья; ведь мы „привыкаем“ и к морфию, к хлебу с мякиной и т. п.; работа, разрушающая организм, всегда причиняет неясное, тупое, хроническое чувствование неудовольствия; человек чувствует себя не хорошо, но не может определить причины своего дурного расположения духа, причина которого в дурном состоянии организма, обусловленном работой. Мы, хотя почти никогда не работали так, как трудятся настоящие рабочие, хорошо знаем, как изменяется настроение во время каникул, поездок за границу, в деревню; отсутствие ежедневного, хотя и легкого, труда тотчас-же уменьшает сумму страданий, переживаемых нами; мы чувствуем себя гораздо лучше, все кажется прекрасным, и солнце светит иначе, и аппетит становится лучше. Нельзя даже и приблизительно определить сумму страданий, причиняемых зловредной для здоровья обстановкой настоящего труда; я просто не могу придумать ни одной формы настоящего труда при безвредной для здоровья обстановке. Замечу кстати, что среди человеческих бедствий эта причина наших страданий считается столь ничтожной, что профессии, соединенные с большей опасностью для здоровья, даже не оплачиваются лучше, чем менее вредные. Охотник, рыболов, земледелец постоянно страдают от холода, жары, сырости, рабочие на фабриках страдают от дурного воздуха, недостатка света, различных вредных газов, вредной пыли и т. п., мастеровые, даже в хорошо устроенных мастерских, портят свое здоровье неудобным положением, например сапожники, портные, или постоянным напряжением органов, например белошвейки, кружевницы, расстраивающие свое зрение. Право я не знаю, какой настоящий труд не только происходит, но может происходить при безвредной обстановке. Даже такие привилегированные работники, как кучера, повара, городовые, и те при отправлении своей службы подвержены зловредным для здоровья влияниям.