Только в очень, очень отдаленном будущем, может быть, люди достигнут того, что в существовании большинства высшие интересы будут иметь преобладающее значение; пока же мы даже не можем представить себе так высоко развитых людей.
Поэтому я, в отличие от всех пессимистов, готов допустить, что высшая духовная жизнь может дать больше наслаждений, чем страданий, по крайней мере по сравнению с жизнью организма и с половой жизнью. Я отлично знаю, что и народная мудрость утверждает, что человек никогда не может быть счастлив, что желания людей ненасытны, как ненасытна органическая материя, что наша высшая духовная жизнь подчинена основному закону жизни — ненасытимости, но все-таки я готов допустить, что в высшей духовной жизни мы можем иметь наслаждения почти равные по своей силе страданиям. Если-бы мы могли подавить в себе органические и половые чувствования — мы могли-бы, если и не наслаждаться своим существованием, то по крайней мере существовать сносно. Основная ошибка всех пессимистов и состоит именно в том, что они не обращали внимания на самое главное — чувствования, вытекающие из „инстинктов самосохранения и поддержания рода“; если-бы этих чувствований у нас не было — только тогда возможно было бы существование с суммой страданий, почти равных сумме наслаждений. По крайней мере и теперь бесспорно есть люди, высшая духовная жизнь которых дает им много наслаждений и много страданий; они сами себя считают счастливыми. Например, ученый в своей деятельности, конечно, переживает много наслаждений и сравнительно меньше страданий; по крайней мере ему может это так казаться, потому что все или почти все, кроме его ученой деятельности, переполнено страданиями. Я, по крайней мере,; знал ученых, которые самым приятным в своей жизни считали именно свою деятельность; их тело, семья, общественная жизнь причиняли им так много страданий и так мало наслаждений, что они были убеждены в том, что интеллектуальные наслаждения в их существовании были много интенсивнее интеллектуальных страданий. Если мы сравним эстетические наслаждения и эстетические страдания, то, конечно, громадный перевес будет на стороне первых. Тоже следует сказать и о чувствованиях, вызываемых общественной деятельностью; она вызывает в большинстве случаев так много наслаждений и так мало страданий, что не мало лиц совершенно бескорыстно отдают свои силы этой деятельности. Еще больше наслаждений дает жизнь, посвященная нравственным подвигам; правда, эти наслаждения доступны немногим; я не видал людей более счастливых, чем католические монахини, посвятившие себя уходу за больными. Hobbes (Human nature, ch. IX) вполне верно сказал: „Человек не имеет большего доказательства своего могущества, как тогда, когда он в состоянии не только удовлетворять свои желания, но и помогать другим в исполнении их желаний“.
Действительно, трудно сомневаться, что чем выше, больше развита духовная жизнь, тем более человеку доступно возможное на земле счастие; ведь высшее духовное развитие есть наиболее полное совершенное развитие жизни, а потому наслаждения, сопряженные с высшей духовной жизнью, могут если не превышать, то равняться страданиям70. Если мы согласимся, что социальные, интеллектуальные, эстетические чувствования поровну состоят из страданий и наслаждений, то должны будем согласиться, что у громадного большинства человечества, в виду того, что эти чувствования играют сравнительно малую роль в их жизни, сумма страданий неизмеримо превышает сумму наслаждений.
Одно из распространенных заблуждений состоит именно в том, что переоценивают субъективное значение высшей психической деятельности и мало придают значения органическим страданиям и наслаждениям. Как бы ни был высоко развит человек, для него всегда почти все будет составлять его организм и его половая жизнь, потому что все, что непосредственно вредно и полезно организму, сопряжено с интенсивнейшими страданиями и наслаждениями. В самом деле: напр., унижение отечества причиняет гражданину сравнительно небольшое страдание, потому что непосредственно не опасно для его жизни; дурно сваренное блюдо, напротив, вызывает усиление разрушения организма и потому сильнейшее страдание. Это так ясно, что не нуждается в доказательствах; правда, правильное понимание причины человеческих страданий разрушает общепринятые иллюзии о возвышенности человеческой природы; пусть фарисеи обвиняют меня в материализме; на такое обвинение я могу отвечать указанием на мою работу: „Нравственность душевно-больных “ (Вопросы философии), в которой я указал на значение идеалов в нашей жизни. Поэты более всех виноваты в переоценке значения высшей психической жизни; только Л. Н. Толстой имел смелость указать на действительное значение высших и низших чувствований. В своем лучшем романе „Война и Мир“ (стр. 209) он говорит: „Настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда“71. Действительно, почти для всех наука, искусство, общественная деятельность не возбуждают существенного интереса; это одно из украшений жизни, источник приятных, но, к сожалению, очень слабых чувствований.
70
Giordano Bruno вполне верно сказал (De causa, principle et uno 11-e dial.): Человек, по истине, один из всех существ предназначен к двум различным и даже противоположным целям — умственному и физическому совершенству .... Бесспорно, что истинное его назначение — это духовное совершенство.
71
Лекки, если не ошибаюсь, в «Истории нравственности в Европе» совершенно верно сказал, что болезни печени причиняют людям больше страданий, чем все «мучения» совести.